Глава пятнадцатая. Дело налаживается
Пока Мига носился по городу, устраивая рекламные дела общества, Жулио пропадал у себя в магазине, торгуя разнокалиберными товарами, и в контору наведывался редко. Постепенно он разуверился в успехе начатого дела и не хотел терять доходов, которые приносила ему торговля. В конторе постоянно находились лишь Незнайка и Козлик. На первых порах Незнайка чинно сидел за столом в ожидании покупателей акций. Перед ним лежали толстая тетрадь в твердом картонном переплете и автоматическое перо. На тетради было написано красивыми буквами: "Приходо-расходная книга". Один из ящиков стола был доверху набит приготовленными для продажи акциями. Другой ящик предназначался для денег, вырученных от продажи. Пока этот ящик был пуст, и чем дальше шли дни, тем меньше оставалось надежды, что когда-нибудь в нем появятся деньги.
Козлик тоже вначале исправно дежурил в коридоре у двери, но, видя, что покупатели не являются, переселился в контору, и они с Незнайкой по целым дням играли в "плюсики-нолики", сидя на мягком диване, и вели разные разговоры. От нечего делать Незнайка часто смотрел на висевшую на стене картину с непонятными кривульками и загогулинками и все силился понять, что на ней нарисовано.
– Ты, братец, лучше на эту картину не смотри, – говорил ему Козлик. Не ломай голову зря. Тут все равно ничего понять нельзя. У нас все художники так рисуют, потому что богачи только такие картины и покупают. Один намалюет такие вот загогулинки, другой изобразит какие-то непонятные закорючечки, третий вовсе нальет жидкой краски в лохань и хватит ею посреди холста, так что получится какое-то несуразное, бессмысленное пятно. Ты на это пятно смотришь и ничего не можешь понять – просто мерзость какая-то! А богачи смотрят да еще и похваливают. "Нам, говорят, и не нужно, чтоб картина была понятная. Мы вовсе не хотим, чтоб какой-то художник чему-то там нас учил. Богатый и без художника все понимает, а бедняку и не нужно ничего понимать. На то он и бедняк, чтоб ничего не понимать и в темноте жить". Видишь, как рассуждают!.. Я таких рассуждений вдоволь наслушался, когда работают у мыльного фабриканта. Есть такой мыльный фабрикант Грязинг. Только я у него не на фабрике работал, а в доме. Истопником был. Ну, братец, нагляделся я, как богачи-то живут! Домище у него огромный! Комнат видимо-невидимо! Одних печей приходилось двадцать пять штук топить, не считая каминов. А парового отопления господин Грязинг не хотел у себя заводить. С каминами, говорит, вид роскошнее. Автомобилей у него десять штук было. А костюмов – хоть пруд пруди! Как соберется в гости ехать, так часа два думает, какой костюм надеть. Честное слово, не вру! Слуг у него – не перечесть. Один слуга обед варит, другой на стол подает, третий посуду моет, четвертый ковры пылесосит. Шоферов – пять штук. Пока один господина Грязинга на автомобиле катает, остальные четверо в прихожей в шахматы дуются. Утром, как только Грязинг проснется, сейчас же в электрический звонок звонит, чтоб несли ему одеваться. Принесут ему, значит, одежду, начнут одевать, а он только руки подставляет да ноги протягивает. Потом посадят его перед зеркалом, начнут причесывать, намажут нос вазелином, чтоб хороший цвет был, а он сидит да глазами хлопает – всего и дела-то! Проголодается он, так вот перед зеркалом сидя, – и завтракать. Часа два за столом сидит – вот не сойти с места! Потом поваляется на диване и едет в гости или на автомобиле кататься. Вечером наедут к нему приятели, приятельницы. Заведут музыку, танцы. Разгуляются так, что поломают всю мебель, разобьют рояль и разъедутся по домам. Потом вспоминают: вот, говорят, хорошо повеселились 
– А зачем же мебель ломать? – удивился Незнайка.
– Ну, так у них полагается. Не знают, чем занять себя от безделья, ну, давай, значит, мебель ломать. Так и в приглашениях пишут: "Просим пожаловать к нам на журфикс. Будут разломаны двенадцать кресел, четыре дивана плюшевых, два рояля, раздвижной стол и разбиты все окна. Сбор гостей в шесть часов вечера. Просьба прибыть без опоздания".
– Ну, а потом, что же они, без мебели сидят?
– Вот чудак! Мебель они новую купят.
– Даром только деньги тратят! – проворчал Незнайка. – Лучше бедным отдали бы.
– Дожидайся! Бедным отдавать они не любят. Это неинтересно.
– Что же, этот Грязинг только и делал, что на диване валялся да мебель ломал? – спросил Незнайка. – А когда же он своей фабрикой управлял?
– Зачем же ему фабрикой управлять? Для этого у него управляющий есть. Раз в неделю управляющий приходит к нему с отчетом. А он как увидит, что доходы от фабрики уменьшились, сейчас же управляющего вон и назначит нового. Вот новый и начнет стараться, чтобы доходы были побольше: уменьшит плату рабочим, повысит цены на мыло. Таким образом, сам Грязинг ничего не делает, а денежки наживает. Уже несколько миллионов нажил.
– К чему же богачам столько денег? – удивился Незнайка. – Разве богач может несколько миллионов проесть?
– "Проесть"! – фыркнул Козлик. – Если бы они только ели! Богач ведь насытит брюхо, а потом начинает насыщать свое тщеславие.
– Это какое тщеславие? – не понял Незнайка.
– Ну это когда хочется другим пыль в нос пустить. Например, один богач построит себе большой дом, а другой посмотрит и говорит: "Ах, ты такой дом построил, а я отгрохаю вдвое больше!" Один заведет себе повара да лакея, а другой говорит: "Ну так я себе заведу не только повара и лакея, а еще и швейцара". Один наймет целый десяток слуг, а другой говорит: "Ну так я найму два десятка, да еще сверх того пожарника в каске у себя во дворе под навесом поставлю". Один заведет три автомобиля, другой тут же заведет пять. Да еще и хвастает: "Я, говорит, лучше его. У него только три автомобиля, а у меня целых пять". Каждому, понимаешь, хочется показать, будто он лучше других, а так как ум, доброта, честность у нас ни во что не ценятся, то хвалятся друг перед другом одним лишь богатством. И тут уж никакого предела нет. Тщеславие такая вещь: его ничем не насытишь. Я сам, братец, изведал, какая это скверная штука. Я ведь не всегда бедняком был. Правда, я и богачом не был. Просто у меня постоянная работа была. Я тогда на завод поступил и зарабатывать стал прилично. Даже на черный день начал деньги откладывать, на тот случай, значит, если снова вдруг безработным стану. Только трудно, конечно, было удержаться, чтоб не истратить денежки. А тут все еще стали говорить, что мне надо купить автомобиль. Я и говорю: зачем мне автомобиль? Я могу и пешком ходить. А мне говорят: пешком стыдно ходить. Пешком только бедняки ходят. К тому же автомобиль можно купить в рассрочку. Сделаешь небольшой денежный взнос, получишь автомобиль, а потом будешь каждый месяц понемногу платить, пока все деньги не выплатишь. Ну, я так и сделал. Пусть, думаю, все воображают, что я тоже богач. Заплатил первый взнос, получил автомобиль. Сел, поехал, да тут же и свалился в ка-а-ах-ха-наву (от волнения Козлик даже заикаться стал). Авто-аха-мобиль поломал, понимаешь, ногу сломал и еще четыре ребра. Целых три месяца лечился потом. Все свои сбережения на докторов истратил. Все-таки вылечился, только с тех пор, как начну волноваться, никак не могу слово "ав-то-аха-мобиль" ска-ахасказать, каждый раз говорю "авто-аха-мобиль", вот.
– Ну, а автомобиль ты починил потом? – спросил Незнайка.
– Что ты! Пока я болел, меня с работы прогнали. А тут пришла пора за автомобиль взнос платить. А денег-то у меня нет! Ну мне говорят: отдавай тогда авто-аха-ха-мобиль обратно. Я говорю: идите, берите в каа-ха-ханаве. Хотели меня судить за то, что автомобиль испортил, да увидели, что с меня все равно нечего взять, и отвязались. Так ни автомобиля у меня не стало, ни денег.
Таких историй Козлик рассказывал множество. Жизнь его была богата разными приключениями. Незнайка с интересом слушал его, и ему не приходилось скучать.
Однажды Незнайка и Козлик сидели и разговаривали, как обычно. Неожиданно дверь отворилась. Они думали, что пришел Мига, но в контору вошел незнакомый коротышка. На нем была ветхая блуза с протертыми на локтях рукавами. Когда-то она была синяя, но от долгого употребления выцвела и побелела, особенно на плечах. Брюки на нем были какого-то непонятного грязновато-серого цвета, с махрами внизу, а на коленках красовались две большие, аккуратно пришитые четырехугольные заплатки из черной материи. Голову его украшала старая соломенная шляпа с дыркой на самом видном месте и с оборванными, словно обгрызенными по краям полями, из-под которых выбивались седые волосы.
Незнайка невольно улыбнулся, увидев этот маскарадный наряд, но его улыбка моментально исчезла, как только он взглянул на лицо вошедшего. Оно было худое, словно иссохшее, и смуглое, как бывает у коротышек, которые по целым дням работают на открытом воздухе. Выражение лица было строгое. Но особенно поражали глаза. Они глядели из-под седых бровей настороженно, с тревогой, но в то же время с достоинством и не то с затаенной болью, не то с укоризной. Нет, Незнайка не мог смеяться, встретившись с взглядом этих печальных глаз, да и никто бы не смог смеяться. 
Поздоровавшись с воззрившимся на него Незнайкой и Козликом, седой коротышка поставил в угол суковатую палку, которую держал в руках, достал из кармана аккуратно сложенный клочок газеты, развернул его и, показав Незнайке, спросил:
– Это у вас?
Незнайка разглядел напечатанное в газете объявление об учреждении Акционерного общества гигантских растений и кивнул головой:
– У нас.
Козлик подвинул к гостю мягкое кресло и учтиво сказал:
– Садитесь вот на креслице, дедушка.
Вошедший поблагодарил Козлика, сел на краешек кресла и сказал:
– Значит, все это правда?
– Что – правда? – не понял Незнайка.
– Ну, правда, что существуют эти сказочные семена?
– Конечно, правда, – ответил Незнайка. – Но семена эти вовсе не сказочные, а самые настоящие. Ничего сказочного или фантастического в этом нет.
– Вы бы не говорили так, если бы знали, что это значит для нас, бедняков! – сказал коротышка. – Я вот... мы вот... – заговорил он волнуясь. – Мы всем селом вот собрались: хотим содействовать этому великому делу, то есть тоже, значит, хотим быть акционерами. Мы всем обществом собрали вот деньги... Каждый дал сколько мог...
Он сунул за пазуху руку и "вытащил носовой платочек, в котором были завязаны узелком деньги.
– Сколько же вы хотите приобрести акций? – спросил Незнайка.
– Одну, голубчик! Только одну! Нам удалось собрать всего лишь фертинг, да и то по нашим доходам это большая сумма.
– Но на одну акцию придется очень немного семян. Их ведь не хватит на все ваше село, – сказал Козлик.
– Голубчик, да вы дайте нам хоть одно зернышко! Пусть у нас вырастет хоть один гигантский огурец. Разве мы станем есть его? Мы его оставим на семена. Весь урожай оставим на семена. И второй урожай, если понадобится, оставим, и третий... Мы согласны ждать и год, и два, и три, и четыре. Пусть только будет у нас надежда, что когда-нибудь мы выбьемся из нищеты. С надеждой, голубчик, жить легче.
В это время в контору вернулись Мига и Жулио. Козлик потихонечку дернул Мигу за рукав и зашептал на ухо:
– Покупатель пришел! Акцию хочет купить.
Мига тотчас подошел к покупателю, пожал ему руку и спросил, как его звать.
– Меня зовут Седенький, – сказал посетитель. – У нас в селе меня все называют Седеньким.
– Разрешите поздравить вас, господин Седенький, – сказал с важностью Мига. – Лучшего применения для своих капиталов вы не могли и придумать. Это самое верное и доходное дело, которое когда-либо существовало на свете. Вы первый, кто пожелал приобрести наши акции, поэтому разрешите сфотографировать вас. Завтра же ваш портрет будет напечатан в газете.
Мига тут же подошел к телефону и вызвал фотографа. Посетитель между тем развязал узелок и выложил на стол целую кучу медных монет. Жулио велел Незнайке и Козлику пересчитать деньги. Незнайка и Козлик взялись считать, но никак не могли справиться с этим делом. Монетки были исключительно мелкие: все по сантику, да по два, да по полсантика, одна только самая крупная монетка была в три сантика.
Наконец деньги были сосчитаны, и Жулио велел Незнайке выдать покупателю акцию. Бережно взяв акцию в руки, Седенький с интересом принялся разглядывать ее. На одной стороне акции был изображен огромнейший арбуз, окруженный крошечными коротышками. Некоторые из них пытались вскарабкаться на арбуз, приставив к нему деревянную лестницу. Пятеро коротышек уже залезли на вершину арбуза и плясали там, взявшись за руки. Впереди зрели на грядке гигантские огурцы. Каждый огурец величиной с коротышку. Позади виднелись крошечные деревенские домики, над которыми, словно строевой лес, возвышались колосья гигантской земной пшеницы. На обратной стороне акции имелось изображение космической ракеты и Незнайки в космическом скафандре. Тут же было напечатано сообщение о целях, для которых учреждалось акционерное общество. Вверху было написано красивыми разноцветными буквами: "Акционерное общество гигантских растений – путь к богатству и процветанию. Цена 1 фертинг". Пока Седенький разглядывал акцию и, казалось, забыл обо всем на свете, Мига пошептался о чем-то с Жулио, после чего отсчитал еще десять акций и, протянув их Седенькому, сказал:
– Мы приняли решение выдать первому нашему покупателю премию в размере десяти акций. Просим принять от нас этот подарок. Теперь вы наш акционер и тоже должны содействовать скорейшему распространению акций. Убеждайте всех своих знакомых и незнакомых покупать наши акции, говорите, что каждый, кто приобретет нашу акцию, в самый короткий срок сделается богачом.
Седенький с благодарностью принял акции, аккуратно завернул их в платочек и спрятал за пазуху. В это время явился фотограф со своим аппаратом. Он велел Седенькому сесть в кресло, заложив ногу за ногу.
– Таким образом заплаточка на одной коленке у вас будет закрыта, объяснил фотограф, – а на другую заплаточку я попрошу вас положить вашу шляпу... Только не так, а вот так, чтобы дырочка на шляпе не была видна...
– А вот этого как раз и не надо, – вмешался в разговор Мига. – Сфотографировать нужно так, чтобы все заплаты и дыры хорошо вышли на снимке. Пусть всем будет видно, до чего у нас коротышек доводит бедность. Как только все увидят, что даже такие вот бедняки покупают наши акции, так сейчас же бросятся в нашу контору, словно голодные волки... А вам, голубчик, нечего стыдиться своих заплат, – сказал Мига Седенькому. Пусть стыдятся те, кто вас сделал нищим. Богачи пусть стыдятся! Это они ободрали вас, как козел липку. Всю свою жизнь вы трудились на них и не смогли даже заработать на приличное платье.
Пока Мига произносил эту речь, фотограф сделал снимок, и Седенький собрался уходить.
– Скажите, – спросил его на прощание Мига, – как вы узнали о существовании нашего общества? Что натолкнуло вас на мысль купить акцию?
– Что же натолкнуло? – ответил, подумав, Седенький. – Натолкнул, можно сказать, случай. Этот клочок газеты, который вы видите у меня в руках, попал ко мне чисто случайно. В нашем селе ведь одни бедняки живут. Газет никто не выписывает, книжек никто не покупает. На это ни у кого денег нет. Однако почитать газетку и нам иногда удается. Это случается, когда кому-нибудь в магазине завернут в обрывок старой газеты покупку. Каждый из нас такие клочочки газет собирает; сам читает и другим дает почитать. Точно так и на этот раз вышло. Один из наших жителей купил в магазине сыру, а сыр ему завернули в этот клочок газеты. Вот и стали мы всем селом про эти сказочные семена читать, а потом решили сложиться вместе и купить хоть одну акцию. Очень уж дело заманчивое! Землицы-то у каждого из нас мало. Своего урожая не хватает, чтоб прокормиться. А у богатых много земли. Вот и идешь, значит, к богатею работать. Он выделит тебе участок земли. Ты на этом участке вырастишь пшеничку, репку, скажем, или картошку. Половину урожая себе возьмешь, а другую половину должен отдать богачу, за то что позволил на его земле поработать. Богачу это выгодно. Он поделит свою землю на участки: один участок мне отдаст, другой тебе, третий ему... Мы все, значит, работаем, и каждый половину своего урожая богачу тащит. А богач-то, выходит, и не работает, а урожая у него больше всех собирается. Вот и получается: у одних денег хоть пруд пруди, а другие с голоду пухнут.
– Да, да, – перебил его Мига. – Это верно! Одни с голоду пухнут, а другие – хоть пруд пруди! Все это очень интересно, что вы рассказываете, но теперь скоро всем вашим бедам наступит конец. До свидания. Желаем вам всего доброго!
С этими словами Мига похлопал Седенького по спине, выпроводил за дверь и крикнул вдогонку:
– Так не забудьте: если кому-нибудь из ваших друзей удастся раздобыть деньжат, пусть и они приходят к нам за акциями!
Глава шестнадцатая. На сцене появляется господин Спрутс
Как только Седенький скрылся за дверью, Мига хлопнул себя ладошкой по лбу и сказал:
– Мы тут швыряем на ветер денежки, печатаем объявления в газетах, а деревенские жители, оказывается, и газет не читают!
– По-моему, надо установить несколько рекламных плакатов где-нибудь на дорогах, вдали от города, чтоб их видели деревенские коротышки, – придумал Жулио.
Мига и Жулио поскорей сели в машину и покатили в рекламную мастерскую. Там они принялись объяснять художникам, где и какие плакаты надо установить, а когда вернулись в контору, застали в ней еще трех покупателей. По обветренным, загорелым лицам можно было догадаться, что все трое были деревенские жители, да к тому же и бедняки. Одежонка на них была старенькая, заплатанная, обувь – изношенная. У одного почти и вовсе никакой обуви не было, то есть на ногах у него были изорванные башмаки без подошв. Незнайка и Козлик склонились над столом, на котором были разложены медяки, и старательно пересчитывали их. Когда с этим было покончено. Незнайка вручил коротышкам приобретенные ими акции. Руки покупателей от волнения дрожали, а тот, который был без подошв, разволновался так, что даже заплакал.
– Знаешь, братец, – сказал он Козлику, – я ведь приехал в город, чтоб купить себе башмаки, честное слово, да узнал тут про все эти гигантские бобы, огурцы и капусту. Вот и решил вместо башмаков купить, понимаешь, акцию.
– И правильно сделал, – одобрил Козлик. – Башмаки каждый осел может купить, а какой же осел купит акцию!
– Что верно, то верно! – закивал головой коротышка. – А нельзя ли узнать, скоро на эти акции можно будет получить семена?
– Скоро, скоро, – вмешался в разговор Мига. – Вот соберем нужную сумму денег и сейчас же засадим за работу разных специалистов-конструкторов. Они живо создадут проект летательного корабля, а там, глядишь, и за семенами можно будет лететь. С деньгами, сам понимаешь, все быстро делается.
Коротышки хотели еще о чем-то спросить, но Мига сказал:
– Поздравляю вас, дорогие друзья, с вступлением в акционерное общество! Теперь все ваши беды скоро окончатся, и вы будете жить припеваючи. Лучшего применения для своих капиталов вы не могли придумать.
Пожав каждому из покупателей руку, Мига выпроводил их всех из конторы и бросился обнимать Незнайку и Козлика.
– Ура, братцы! – закричал он. – Кажется, наше дело начинает идти на лад!
Дело действительно быстро пошло на лад. Правда, в этот день покупатели больше не появлялись, зато когда Мига и Жулио пришли в контору на следующий день, они обнаружили, что торговля акциями идет довольно бойко. Перед Незнайкой и Козликом то и дело появлялись разные коротышки и выкладывали на стол свои денежки. Здесь были уже не только деревенские жители, но даже и городские. Один из них рассказал нашим друзьям, что когда-то давно он ушел из деревни, где у него остался небольшой клочок земли. Он мечтал поступить куда-нибудь на завод или на фабрику и подзаработать денег, чтоб прикупить земли, так как его клочок давал очень небольшой урожай. В конце концов ему удалось устроиться рабочим на фабрику, однако за долгие годы работы он так и не смог скопить сумму, которой хватило бы на покупку земли.
– Теперь у меня одна мечта, – сказал он. – На те денежки, которые мне удалось сберечь, куплю ваших акций, а когда получу семена, вернусь в деревню и буду хозяйствовать.
– Благое задумали дело! – с чувством воскликнул Мига. – Хозяйствовать на своей землице – это истинное наслаждение, скажу я вам! А много ли, позвольте спросить, вам удалось прикопить деньжат?
– Да деньжат не так много: пятнадцать фертингов.
– Ну что ж, давайте сюда ваши пятнадцать фертингов, а мы вам дадим пятнадцать акций. Это будет чудесно, поверьте мне. Если бы вы даже целый год думали, и то не смогли бы придумать лучшего применения для своих капиталов.
Коротышка выложил из кармана денежки и, получив акции, удалился.
– Вот видите, – сказал, расплываясь в улыбке, Мига, – покупатель обязательно раскошелится, если с ним поговорить по душам. Покупатели любят вежливость.
А желающих приобрести акции с каждым днем становилось все больше. Незнайка и Козлик с утра до вечера продавали акции, Мига же только и делал, что ездил в банк. Там он обменивал вырученные от продажи мелкие деньги на крупные и складывал их в несгораемый шкаф. Многие покупатели являлись в контору слишком рано. От нечего делать они толклись на улице, дожидаясь открытия конторы. Это привлекало внимание прохожих. Постепенно всем в городе стало известно, что акции Общества гигантских растений пользуются большим спросом.
Городские жители сообразили, что с течением времени цена на акции может повыситься. Все вспоминали об удивительном случае, когда акции одного нефтяного общества, купленные по одному фертингу штука, впоследствии продавались сначала по два, потом по три, потом по пять фертингов, а в тот день, когда стало известно, что из-под земли, где велись изыскательные работы, забил наконец нефтяной фонтан, цена на акции подскочила до десяти фертингов штука. Каждый, кто продал свои акции в этот день, получил в десять раз больше денег, чем истратил вначале.
Наслушавшись подобных рассказов, каждый, кому удалось сберечь на черный день сотню-другую фертингов, спешил накупить гигантских акций, с тем чтоб продать их, как только они повысятся в цене. В результате два миллиона акций, хранившиеся в двух несгораемых сундуках, были быстро распроданы.
Видя, что торговля акциями идет очень успешно, Мига и Жулио решили пустить в продажу акции и из остальных сундуков.
– Еще неизвестно, удастся ли нам выручить какие-нибудь деньги за семена, – говорил Жулио. – Уж лучше продавать акции, пока за них платят деньги.
А за акции и на самом деле очень охотно платили деньги. Их покупали теперь уже не только жители Давилона, но и приезжие из других городов. Не проявляли никакого интереса к акциям лишь одни крупные богачи. Они были уверены, что Общество гигантских растений – это обычное акционерное общество, которое вскорости лопнет и прекратит свое существование. Богачам-то прекрасно было известно, что все эти акционерные общества и компании устраивались лишь для прикарманивания чужих денег, или, говоря проще, для облапошивания бедняков.
Вскоре, однако, объявился богач, который заинтересовался гигантскими акциями. Это был господин Спрутс – один из богатейших жителей города Грабенберга. По своему виду господин Спрутс ничем не выделялся среди прочих грабенбергских богачей, которые вообще-то не отличались большой красотой. У него было широковатое, несколько раздавшееся в стороны лицо с малюсенькими, словно гвоздики, глазками и чрезвычайно тоненьким, зажатым между двумя пухлыми щечками носиком. Благодаря ширине лица и некоторой припухлости щек казалось, будто господин Спрутс постоянно улыбается, и это придавало ему смешной вид. Все же никому не приходило в голову смеяться над ним, так как каждый, кто разговаривал с господином Спрутсом, думал не о его внешности, а исключительно о его богатстве.
Состояние господина Спрутса исчислялось в целый миллиард фертингов, то есть он был миллиардер, или, как любили говорить грабенбергские богатей, господин Спрутс стоил один миллиард. Нужно сказать, что богачи в городе Грабенберге (как, впрочем, и в других городах) ценили коротышек не за их способности, не за их ум, доброту, честность и тому подобные моральные качества, а исключительно за те деньги, которыми они владели. Если коротышке удавайтесь сколотить капиталец в тысячу фертингов, о нем говорили, что он стоит тысячу фертингов; если кто-нибудь располагал суммой всего лишь в сто фертингов, говорили, что он стоит сотняжку; если же у кого-нибудь не было за душой ни гроша, то говорили с презрением, что он вообще дрянь коротышка – совсем ничего не стоит.
Господин Спрутс был владельцем огромной мануфактурной фабрики, известной под названием Спрутсовской мануфактуры, выпускавшей несметные количества самых разнообразных тканей. Кроме того, у него было около тридцати сахарных заводов и несколько латифундий, то есть громаднейших земельных участков.
На всех этих земельных участках работали тысячи коротышек, которые выращивали хлопок для Спрутсовской мануфактуры, сахарную свеклу для его сахарных заводов, а также огромные количества лунной ржи и пшеницы, которыми господин Спрутс вел большую торговлю.
Прослышав об успехах нового акционерного общества, господин Спрутс вызвал к себе своего главного управляющего господина Крабса и сказал:
– Послушайте, господин Крабс, что это еще за новое общество появилось? Какие-то гигантские растения. Вы ничего не слыхали?
– Как же, слыхал, – ответил господин Крабс. – Я уже давно присматриваюсь. Во главе этого общества стоят Мига и Жулио – два очень хитрых мошенника с мировым именем. Один из них, а именно Мига, неоднократно сидел в тюрьме за плутовство. Думаю, что все их акционерное общество – чепуха, так как, по-моему, никакого космического корабля нет, а следовательно, и никаких гигантских семян тоже нет. 
– Хорошо, если нет. А вдруг есть?
– Ну, если есть, то оба мошенника прекраснейшим образом наживутся и станут богатыми и уважаемыми коротышками.
Спрутс нетерпеливо махнул рукой.
– Я не о том! – сказал он. – Никакой беды не случится, если они наживутся. У нас никому не запрещается обогащаться за счет других. Но что будет, если у нас тут на самом деле появятся эти гигантские растения?
– Что будет? – пробормотал господин Крабс. – Я, признаться, об этом еще не подумал.
– А вот подумайте: если каждый сиволапый бедняк начнет выращивать на своем небольшом участке гигантские растения, то прокормится и без того, чтоб выращивать хлопок, или пшеницу, или сахарную свеклу для нас. Разве не так?
– Пожалуй, так, – согласился господин Крабс.
– Кто же захочет в таком случае работать на наших фабриках? – продолжал Спрутс. – Каждый поедет в деревню и начнет выращивать гигантские плоды для себя. Что будет тогда с нашими прибылями? Из кого мы станем выколачивать фертинги, если никто не согласится на нас работать?
– О, так это же катастрофа! – воскликнул господин Крабс. – Может быть, скупить поскорее все эти проклятые акции и задержать постройку летательного корабля?
– Думаю, что это не выход, – ответил Спрутс. – Как только мы начнем скупать акции, они сейчас же начнут подниматься в цене, и тогда у нас не хватит денег, чтоб скупить их все. К тому же, если мы только задержим постройку летательного аппарата, кто-нибудь его и без нас построит и до семян в конце концов доберется. По-моему, надо уговорить этих двух прохвостов Мигу и Жулио удрать куда-нибудь вместе с деньгами, тогда все увидят, что все это была обычная мошенническая проделка, и перестанут мечтать об этих проклятых семенах. 
– Гениально придумано! – воскликнул господин Крабс. – С вашего разрешения я сейчас же сажусь в автомашину и отправляюсь в Давилон для переговоров с Мигой и Жулио.
– Отправляйтесь, господин Крабс. Я на вас полагаюсь.
Результатом этого разговора было то, что на следующее утро господин Крабс появился в конторе Общества гигантских растений. Купив для отвода глаз несколько акций, он отозвал в сторонку Мигу и Жулио и сказал:
– Я прибыл из города Грабенберга по поручению известного предпринимателя Спрутса, чтобы побеседовать с вами о деле. Не могли бы мы встретиться как-нибудь вечерком?
Миге и Жулио чрезвычайно интересно было узнать, что понадобилось от них знаменитому фабриканту, и они тотчас согласились на встречу. Как только работа в конторе была закончена, они отправились в номер гостиницы, где у них было назначено свидание с Крабсом. Господин Крабс предложил им поужинать вместе, и через минуту все трое сидели в ресторане за столиком.
По обыкновению, свойственному всем деловым коротышкам, господин Крабс начал разговор с отдаленных предметов. Осведомившись у Миги и Жулио, случалось ли им бывать в городе Грабенберге, и узнав, что им уже довелось побывать там, он начал всячески расхваливать этот город и его жителей, говоря, что все они умнейшие, добрейшие и честнейшие коротышки на свете и что господин Спрутс, который является коренным грабенбержцем, также умнейший, достойнейший и честнейший коротышка и вдобавок ко всему обладает таким колоссальным богатством, какое многим даже во сне не снилось.
Воспоминание о богатстве, которым владел господин Спрутс, заставило расплыться в широчайшей улыбке пухлые, румяные щеки господина Крабса, а его несколько выпученные, блестящие глазки сами собой зажмурились. Встряхнув головой и как бы очнувшись от приятного сна, господин Крабс решил, что достаточно расположил своих собеседников в пользу Спрутса, и сказал:
– Вы уже, наверно, догадываетесь, о чем мне поручил поговорить с вами господин Спрутс?
– Думаю, разговор пойдет о покупке большой партии гигантских акций, высказал предположение Мига.
Заметив, однако, по выражению лица Крабса, что его догадка неверна, Мига добавил:
– К сожалению, должен сказать, что из этого ничего не выйдет, так как почти все акции уже распроданы. Не сегодня-завтра наша контора закроется и вместо нее будет открыто конструкторское бюро по проектированию летательного аппарата.
– Вот как раз тот вопрос, который очень интересует Спрутса, – ответил Крабс. – Господин Спрутс полагает, что вам совсем не к чему затевать строительство летательного аппарата. Это чрезвычайно невыгодно, так как потребует огромных расходов. Вы растратите все денежки, которые с таким трудом выручили от продажи акций, и останетесь ни с чем.
– Господин Спрутс ошибается, – ответил Мига. – Расходы будут не так велики, в то же время появится источник новых доходов. Строительство такого необыкновенного летательного аппарата вызовет несомненный интерес у всех коротышек. Во всех газетах можно будет помещать отчеты о ходе работ, знакомить читателей с различными проектами и конструкциями. Все это мы будем делать не даром. Наши газеты чрезвычайно падки на всякого рода новости и не пожалеют денег на оплату такой информации. А телевидение? А кино? Вы представляете, какой выгодный контракт можно будет заключить со студией телевидения на показ подготовки к этому невиданному полету. А что будет твориться в момент старта летательного корабля или когда начнутся первые опыты по выращиванию гигантских растений? Тысячи телезрителей будут сидеть у своих телевизоров словно прикованные. Денежки рекой потекут в наши карманы. Это несомненно!
– Может быть, господин Спрутс хотел бы сам взяться за строительство летательного корабля и поднажиться на этом? – высказал предположение Жулио.
– Нет, нет! – воскликнул господин Крабс. – Господин Спрутс считает, что это невыгодное и даже чрезвычайно вредное предприятие. Вы представляете себе, что может случиться, когда на нашей планете появятся эти гигантские растения? Питательных продуктов станет очень много. Все станет дешево. Исчезнет нищета! Кто в таком случае захочет работать на нас с вами? Что станет с капиталистами? Вот вы, например, стали теперь богатыми. Все смотрят на вас с завистью. У вас много денег. Вы можете удовлетворить все свои прихоти. Можете нанять себе шофера, чтоб возил вас на автомашине, можете нанять слуг, чтоб исполняли все ваши приказания: убирали ваше помещение, ухаживали за вашей собакой, выколачивали ковры, натягивали на вас гамаши, да мало ли что! А кто должен делать все это? Все это должны делать для вас бедняки, нуждающиеся в заработке. А какой бедняк пойдет к вам в услужение, если он ни в чем не нуждается?.. Вам ведь придется самим все делать. Для чего же тогда вам все ваше богатство? Вы понимаете теперь, какая беда грозит всем богачам от этих гигантских растений? Если и настанет такое время, когда всем станет хорошо, то богачам обязательно станет плохо. Учтите это.
Мига и Жулио призадумались и сначала даже не знали, что сказать. Жулио принялся тереть рукой лоб, словно это помогало ему собраться с мыслями, и наконец буркнул сердито:
– Что же, по-вашему, мы должны отказаться от такого выгодного предприятия?
– Но вы же сами видите, что предприятие вовсе не выгодно, – сказал Крабс.
– Что же нам делать?
– А ничего и не нужно делать, – с веселой улыбкой ответил Крабс. Вам нужно просто исчезнуть.
– Как – исчезнуть? Вот так просто исчезнуть? Даром?! – закричал Мига.
– Ну, зачем же даром? – спокойным голосом сказал Крабс. – Прихватывайте с собой пять миллионов, которые вы успели выручить от продажи акций, и удирайте куда-нибудь подальше.
– Спасибо, что разрешаете нам взять наши же денежки! – сердито проворчал Мига. – Мы собирались выручить значительно больше.
– Ну, куда вам больше? Это же пять миллионов!
– Но на двоих! – воскликнул Мига.
– Что ж, на каждого по два с половиной миллиона – это не мало, – рассудительно сказал Крабс.
– Это, правда, не мало, но нам хотелось бы по три, – ответил Мига. И потом у нас есть еще Незнайка и Козлик. Мы не можем так бросить своих друзей. Необходимо дать каждому хотя бы по миллиону. Впрочем, Козлику можно дать полмиллиона.
– Нет, нет, – вмешался в разговор Жулио, – Козлику тоже нужно дать миллион. Иначе он может на нас обидеться.
– Очень похвально, что вы заботитесь о своих друзьях! – воскликнул господин Крабс. – Это значит, что у вас доброе сердце. Пожалуй, я попробую что-нибудь сделать: выпрошу у господина Спрутса для вас два миллиона. Должен, однако, предупредить, что для меня это будет трудно. Господин Спрутс – страшная жадина и не выпустит так просто денежки из своих рук. Мне придется как следует потрудиться, прежде чем удастся уговорить его. Вот если бы вы уделили мне из своих двух миллионов хотя бы сто тысяч, я бы, так и быть, постарался для вас.
– Что ж, – сказал Мига. – Я считаю, что любой труд должен быть оплачен. Никто ни на кого не должен даром трудиться. Вы нам достаньте два миллиона, а мы вам заплатим сто тысяч.
– Договорились! – обрадовался господин Крабс. – Считайте, что я приступил к действию.
Глава семнадцатая. Большой бредлам
Читателю не бесполезно знать следующее. Уезжая из Грабенберга, господин Крабс договорился со Спрутсом, что в своих донесениях он будет называть Мигу и Жулио не просто по именам, а как-нибудь иначе, например: мерзавцами, мошенниками или ослами. Это было необходимо для конспирации, то есть для сохранения своих действий в тайне. Дело в том, что грабенбергские богатей (как, впрочем, богачи и во всех других городах) устраивали друг за другом слежку, подслушивали телефонные разговоры, подкупали почтовых служащих, чтоб они узнавали содержание чужих писем и телеграмм. Все это им нужно было, чтоб успешнее устраивать свои делишки и надувать друг друга. Господин Спрутс понимал, что если другие богачи проведают о его переговорах с Мигой и Жулио, то кто-нибудь может вообразить, будто он заинтересован в гигантских акциях. В результате все бросятся покупать эти акции в больших количествах, а от этого выгода может быть лишь для Жулио с Мигой.
Помня о своей договоренности с Крабсом, господин Спрутс ничуточки не удивился, получив телеграмму, в которой было написано:
"Два осла требуют два миллиона. Что делать?
Крабс".
Прочитав эти слова, господин Спрутс понял, что речь идет вовсе не об обычных, всем известных четвероногих, длинноухих животных, а о Миге и Жулио, которых Крабс назвал ослами лишь для того, чтоб сбить с толку любителей совать свой нос в чужие дела. Всесторонне обдумав содержание полученной телеграммы, господин Спрутс вызвал свою секретаршу и велел ей ответить Крабсу следующей телеграммой:
"Тяните время. Водите за нос. Собираю большой бредлам.
Спрутс".
Что означают фразы: "тяните время" и "водите за нос", надо полагать, понятно каждому; слова же "собираю большой бредлам" означали, что господин Спрутс решил обсудить предложение Миги и Жулио на совете капиталистов.
Нужно сказать, что все богачи, жившие в лунных городах, объединялись между собой в сообщества, которые назывались бредламами. Так, например, существовал сырный бредлам, в который входили владельцы сыроваренных фабрик; сахарный бредлам, объединявший всех сахарозаводчиков; угольный бредлам, объединявший владельцев угольных шахт, и так далее. Такие бредламы нужны были богачам для того, чтобы держать в повиновении рабочих и выколачивать из них как можно больше прибылей. Собравшись вместе, капиталисты договаривались между собой, какую заработную плату платить рабочим. Благодаря этому сговору никто не платил рабочим больше той суммы, которую капиталисты установили сообща, и рабочие, сколько ни бились, никак не могли добиться улучшения условий жизни. Кроме того, бредлам устанавливал цены на выпускаемую продукцию: например, на сахар, на хлеб, на сыр, на ткани, на уголь. Никто не имел права продавать товары дешевле установленной бредламом цены, благодаря чему цены постоянно держались на высоком уровне, что опять-таки было очень выгодно для фабрикантов.
Помимо отдельных так называемых малых бредламов, существовал один так называемый большой бредлам, в который входили представители всех остальных бредламов. Председателем большого бредлама был господин Спрутс.
Через день после того, как секретарша оповестила всех членов большого бредлама о том, что им необходимо явиться на совещание, большой бредлам собрался в кабинете у господина Спрутса за большим круглым столом, и господин Спрутс сделал сообщение о причинах столь экстренного заседания. Узнав, какая беда им грозит в связи с появлением гигантских растений, члены бредлама пришли в волнение и все, как один, присоединились к предложению господина Спрутса, который сказал, что все дело с гигантскими растениями необходимо убить в зародыше, то есть еще до того, как оно разовьется в полную силу.
После господина Спрутса выступил мебельный фабрикант и владелец лесопильных заводов Дубе, который прославился тем, что у него была тяжелая, словно вытесанная из дубового чурбака, голова, туго вертевшаяся из стороны в сторону и с трудом наклонявшаяся, когда ему требовалось посмотреть вниз. Коротышек с подобного рода головами среди лунатиков принято называть дуботолками. Господин Дубе сказал, что у него имеются две очень способные и даже талантливые, в своем роде, личности (именно так господин Дубе и выразился), которые могут взяться за это дельце и в два счета уберут с дороги Мигу и Жулио, а заодно и Незнайку с Козликом.
– Они, то есть, кокнут их, не говоря худого слова, где-нибудь в темном углу за небольшое вознаграждение, или, если сказать проще, убьют, пояснил свою мысль господин Дубе.
Господин Спрутс сказал, что господин Дубе, видимо, его не понял, так как, говоря о том, что дело надо убить в зародыше, он вовсе не подразумевал, что кого-либо следует убить в буквальном смысле этого слова.
– Подобного рода методы в данном случае не годятся, – сказал господин Спрутс. – Поскольку дело уже получило широкую огласку, интерес к гигантским растениям лишь возрастет, если кто-нибудь расправится с Мигой и Жулио столь энергичным способом. Это может заставить владельцев гигантских акций добиваться ускорения доставки семян с поверхности Луны, и из всех наших усилий не выйдет никакого толка. Убить нужно самую мысль о существовании гигантских растений, то есть сделать так, чтобы никто больше не верил в существование этих фантастических семян, а этого можно добиться, если Мига и Жулио сбегут с вырученными от продажи акций деньгами.
– Почему же они до сих пор не сбежали? Разве им самим интересно, чтоб у нас появились эти дурацкие семена? – задал вопрос капиталист Туле.
Капиталиста Тупса никак нельзя было причислить к тем коротышкам, которых принято называть дуботолками, так как голова у него была вполне благообразная и свободно вертелась в любую сторону, однако ж соображал он, по всей видимости, так же туго, как и господин Дубе.
– Думаю, что эти Мига и Жулио – два очень больших хитреца, – ответил господин Спрутс. – Они понимают, что всем нам было бы чрезвычайно выгодно, если бы они убрались отсюда куда-нибудь подальше со своими жульническими гигантскими семенами, и поэтому требуют с нас три миллиона.
– Три миллиона чего? – спросил, вскакивая со своего места, консервный фабрикант Скрягинс.
Этот Скрягинс был очень желтый и очень худой коротышка, всем своим видом напоминавший сухую воблу. Глаза у него были такие же тусклые и потухшие, как у уснувшей рыбы, и оживлялись, только когда разговор заходил о деньгах. Вот и теперь, как только Скрягинс услышал слова "три миллиона", в глазах его засветились беспокойные огоньки и он подскочил с такой живостью, словно его кто-нибудь неожиданно ткнул сзади шилом.
– Ну, чего три миллиона! – нетерпеливо ответил Спрутс. – Конечно, не три миллиона старых галош, а три миллиона фертингов.
– Ах так! – воскликнул господин Скрягинс, словно только теперь понял, о чем шла речь. – Значит, три миллиона фертингов должны дать мы им?
– Совершенно верно, – подтвердил господин Спрутс. – Мы им.
– А не они нам?
– Нет, нет. Не они нам, а мы им.
– Тогда это для нас невыгодно, – заявил Скрягинс. – Если бы три миллиона дали они нам, это было бы выгодно, а если мы им – невыгодно.
– За что же они стали бы давать нам три миллиона? – возразил господин Спрутс.
– Это верно, что не за что.
Глаза Скрягинса снова потухли. Он сел на свое место, но тут же снова вскочил, энергично затряс головой и сказал:
– Но тем не менее это... это страшно невыгодно!
Вслед за Скрягинсом выступил житель лунного города Брехенвиля миллионер Жадинг. Он сказал:
– Господин Скрягинс прав. Тяжело отдавать деньги, когда их можно не отдавать, но когда нужно отдать, то легче их вынуть все же не из своего кармана, а из чужого... Правильно я говорю?
Косо взглянув из-под бровей на сидевших вокруг стола богачей, господин Жадинг громко захохотал, после чего продолжал:
– Сумма в три миллиона, безусловно, большая, тут и говорить нечего, но если ее разложить на всех богачей, в том числе и на мелких, а мелких богачей, как известно, больше, чем крупных (известно, что всякой мелкоты значительно больше на свете, чем вещей порядочных... Верно я говорю? Ха-ха-ха!), то каждому придется заплатить не так уж много... Таким образом, можно собрать и не три, а целых четыре миллиона и даже больше. Три миллиона отдадим этим авантюристам Миге и Жулио, пусть катятся, а остальные деньги возьмем себе за труды. Правильно я говорю?
– Не правильно! – перебил его Спрутс. – Как только мы начнем собирать с разной мелкоты деньги, всем станет известно, для чего нам это нужно. Все поймут, что богатым не хочется, чтоб появились эти фантастические растения. Вот тогда докажи попробуй, что на свете нет никаких гигантских растений. Нет, господа, деньги на это дело должны дать только мы с вами: только те, кто сейчас находится в этой комнате. И никто – понимаете, никто, – ни одна живая душа не должна знать, о чем у нас здесь разговор был. А вам, господин Жадинг, должно быть стыдно! Тут вопрос стоит о сохранении всех наших богатств, а вы и в этот момент думаете только о том, чтоб погреть руки, хотите прикарманить лишнюю сотню фертингов. Стыдитесь!
– Ну что ж, – замахал руками господин Жадинг, – сотня фертингов, она, что ж... Сотня фертингов – всегда сотня фертингов. Правильно я говорю?.. Сотня фертингов на дороге не валяется. Разве вам самому не нужна сотня фертингов? А не нужна, так дайте мне ее. Правильно я говорю?
Миллионер Жадинг долго еще бормотал что-то о сотне фертингов, но наконец он унялся. Господин Спрутс решил, что со всем этим делом уже покончено, но тут слово попросил господин Скуперфильд, являвшийся владельцем огромнейшей макаронной и вермишельной фабрики, известной под названием "Макаронное заведение Скуперфильда".
Господин Скуперфильд, точно так же как и господин Жадинг, был жителем лунного города Брехенвиля. Нужно сказать, что среди брехенвильцев никто не прославился больше, чем эти Жадинг и Скуперфильд. Справедливость все же требует упомянуть, что прославились они оба не какими-нибудь добрыми делами, а исключительно своей скупостью. Жители Брехенвиля никак не могли прийти к окончательному решению, кто же из этих двух скупцов более скуп, и из-за этого вопроса между ними постоянно возникали раздоры. Если кто-нибудь утверждал, что более скуп Скуперфильд, то тут же находился другой коротышка, который начинал доказывать, что более скуп Жадинг. Оба спорщика приводили сотни примеров в подтверждение своей правоты, каждый призывал на помощь свидетелей и очевидцев, так или иначе пострадавших от скупости того или иного скряги, в спор постепенно втягивались все новые и новые коротышки, и дело нередко кончалось дракой.
Читателю небезынтересно будет узнать, что несмотря на абсолютное сходство характеров, Жадинг и Скуперфильд были полной противоположностью друг другу по виду. Жадинг по своей внешности очень напоминал господина Спрутса. Разница была в том, что лицо его было несколько шире, чем у господина Спрутса, а нос чуточку уже. В то время как у господина Спрутса были очень аккуратные уши, у Жадинга уши были большие и нелепо торчали в стороны, что еще больше увеличивало ширину лица. Что касается Скуперфильда, то он, наоборот, по виду больше смахивал на господина Скрягинса: такое же постное, как у вяленой воблы, лицо, но еще более, если так можно сказать, жилистое и иссохшее; такие же пустые, рыбьи глаза, хотя в них наблюдалось несколько больше живости. В отличие от Скрягинса, господин Скуперфильд был абсолютно лыс, то есть на его голове не было ни одного волоса; худая кожа настолько туго обтягивала его череп, что казалось, будто голова у него была костяная. Губы у него были тоненькие, совершенно бескровные. Голос к тому же у него был крайне неблагозвучный: какой-то резкий, дребезжащий, скрежещущий. Когда он говорил, то казалось, будто кто-то залез на крышу дома и скоблит там по ржавому железу тупым ножом.
Несмотря на то что уши у господина Скуперфильда были так же велики, как и у господина Скрягинса, слышал он чрезвычайно скверно. Ему постоянно чудилось, будто его кто-то о чем-то спрашивает, поэтому он поминутно вертел во все стороны головой, прикладывал к уху ладонь и препротивно пищал: "А? Что?.. Вы что-то сказали? Я что-то вас плохо расслышал..." хотя никто и не думал обращаться к нему с вопросом.
Каждый, кто впервые видел господина Скуперфильда, ни за что не поверил бы, что перед ним миллионер, настолько он весь был худой и, если так можно выразиться, узловатый. Нужно, однако ж, сказать, что худел господин Скуперфильд вовсе не от того, что ему нечего было кушать, а от собственной жадности. Каждый раз, когда ему приходилось истратить фертинг, он так нервничал, так терзался от жадности, что терял в весе. Чтобы возместить эти потери, он съедал ежедневно по четыре завтрака, по четыре обеда и четыре ужина, но все равно не мог потолстеть, так как ему не давала покоя мысль, что он истратил на пищу слишком уж большую сумму денег.
Господин Скуперфильд прекрасно знал, что его жадность вредит его же здоровью, но со своей собачьей натурой (так он говорил сам) ничего поделать не мог. Он почему-то забрал себе в голову, что его и без того колоссальное состояние непрестанно должно расти, и если ему удавалось увеличить свой капитал хоть на один фертинг, он готов был прыгать от радости; когда же необходимо было истратить фертинг, он приходил в отчаяние, ему казалось, что начинается светопреставление, что скоро все фертинги, словно под воздействием какой-то злой силы, уплывут из его сундуков и он из богача превратится в нищего.
Если другие богачи всецело владели своими деньгами, пользовались ими для своих прихотей и удовольствий, то в отношении Скуперфильда можно было сказать, что деньги всецело владели им. Он полностью находился в их власти, был у своих денег покорным слугой. Он старательно лелеял, берег и растил свои капиталы, не имея от них никакой хотя бы самой ничтожной для себя пользы.
Никто, впрочем, не видел в поведении Скуперфильда ничего особенно ненормального, поскольку в обществе, где наибольшей ценностью считались деньги, такое поведение казалось естественным, и никому не приходило в голову, что господина Скуперфильда давно следовало отвести к врачу и лечить его с той же заботливостью, с какой лечат каждого повредившегося в уме.
Попросив слова, господин Скуперфильд встал, нацепил на нос очки и принялся тереть ладонью свою облезшую голову, словно старался разогреть застывшие в мозгу мысли. Как раз в этот момент ему почудилось, будто кто-то что-то сказал, поэтому он приложил, по своей привычке, к уху руку, принялся вертеться в разные стороны и заскрипел своим заржавевшим голосом:
– А?.. Что?.. Вы, кажется, что-то сказали?.. Я вас что-то плохо расслышал... А?
Убедившись, однако, что все сидят молча, он успокоился и сказал:
– Господа, прошу слушать меня внимательно, потому что для глухих повторять свои слова я по два раза не буду. А?.. И попрошу не перебивать меня... Так вот, о чем я хотел сказать?.. Гм! Да! Тьфу! Забыл!.. Никто, господа, не знает, о чем я хотел сказать? – Он принялся вертеться по сторонам и бормотать про себя:
– Гм! Да! Тьфу! Столько ослов вокруг, и никто не знает, о чем я хотел сказать!.. Да! – воскликнул он вдруг и стукнул по полу палкой с костяным набалдашником, которую постоянно держал в руках. – Вот о чем: о деньгах! О чем же еще? Конечно, о деньгах. Тьфу! Об этих треклятых трех миллионах, чтоб им провалиться сквозь землю!.. Кто сказал, что три миллиона надо платить? А?.. Крабс сказал? А кто он, ваш Крабс? Он жулик, ваш Крабс! Что я, Крабса не знаю? А?.. Я всех знаю отлично! Все жулики! Прошу не перебивать!.. А если бы Крабс сказал, что четыре миллиона надо платить, вы бы четыре вынули? А?.. Может быть, вовсе не три миллиона надо платить, а только два или один? Может, ни одного? А?.. Прошу не перебивать! Я не перебивал вас! Может быть, Крабс все это затеял, чтоб положить три миллиона в карман? Вы не знаете? А я знаю!.. Прошу не перебивать! Я вот поеду в Давилон и поговорю сам с этими Мигой и Жулио. Пусть они убираются бесплатно к лешему! Мало им того, что они выручили от продажи акций, они еще к нам залезть в карман норовят! Это разбой! Я докажу им! Я им по морде дам палкой
Сказав это, господин Скуперфильд принялся размахивать своей тростью с костяным набалдашником и стучать ею по полу, после чего начал вылезать из-за стола, чтобы тотчас ехать в Давилон к Миге и Жулио.
Сидевшие рядом капиталисты вскочили и принялись успокаивать его, но он не хотел успокаиваться и с такой силой размахивал палкой, что некоторым капиталистам изрядно досталось. В конце концов его все же усадили на стул, положили на макушку холодный компресс, и только после этого он понемногу утихомирился.
Увидев, что тишина восстановилась, господин Спрутс решил, что заседание можно продолжать, и сказал:
– Я думаю, все вы понимаете, господа, что дело это необычайно тонкое. Его надо решить сразу, одним ударом. Если каждый из нас станет ездить в Давилон и торговаться с Мигой и Жулио, это может лишь повредить нам. Как только Миге и Жулио станет ясно, что нам очень хочется избавиться от них, они потребуют от нас еще больше. Откровенно скажу, что эти Мига и Жулио просто два дурака, так как запросили с нас слишком мало. Нам надо поскорее воспользоваться этим, пока они не передумали. Я предлагаю не торговаться из-за пустяков и принять решение быстро. Здесь нас тридцать один член большого бредлама. Если разделить три миллиона на тридцать один, то получится меньше, чем по сто тысяч фертингов. Для каждого из нас эта сумма просто ничтожная.
– Господа! – закричал, вскакивая, Скуперфильд. – Господа, зачем вам делить три миллиона на тридцать один? Это же трудно! Гораздо легче поделить три миллиона на тридцать. Не считайте меня. Вас останется ровно тридцать. Три миллиона поделите на тридцать, получится ровно по сто тысяч с каждого. Таким образом, вам не придется тратить время на расчеты, а время, как известно, дороже денег, потому что деньги можно вернуть, а потраченное время не вернешь ни за что на свете...
Говоря это, Скуперфильд вылез из-за стола и начал пробираться к двери – как был, с компрессом на голове. Увидев этот маневр. Спрутс закричал:
– Держите его! Не дайте ему сбежать! 
Несколько капиталистов бросились ловить Скуперфильда, однако он проявил необычную прыть: ударом трости сшиб кинувшегося ему наперерез владельца многочисленных ночлежных домов господина Дрянинга, толчком ноги распахнул дверь и загремел вниз по лестнице.
Заметив, что капиталисты Скрягинс и Жадинг тоже вылезли из-за стола с явным намерением дать тягу, господин Спрутс велел секретарше запереть дверь на ключ и сказал:
– Господа, прежде всего мы должны осудить этот недостойный поступок и исключить Скуперфильда из членов нашего сообщества. Отныне никто не должен иметь с ним никаких дел. Наш бредлам будет всячески преследовать его. Скоро он поймет, что, нарушив наши правила и выбыв из членов бредлама, он потерял значительно больше, чем ему кажется... А теперь, господа, может быть, еще кому-нибудь хочется отправиться вслед за Скуперфильдом?..
Господин Спрутс обвел взглядом собрание и, увидев, что больше никто не выказывает поползновения удалиться, закончил:
– Если нет, то не будем больше тратить попусту время и заплатим деньги.
Все богачи принялись вытаскивать из карманов свои чековые книжки и авторучки. Известно, что капиталисты никогда не платят деньги наличными, а выписывают чеки, по которым всегда можно получить деньги в банке.
ЧАСТЬ III. Глава восемнадцатая. Как Скуперфильд попал в ловушку
Спрятав полученные чеки в несгораемый шкаф, господин Спрутс распрощался с капиталистами и велел секретарше отправить Крабсу следующую телеграмму:
"Бредлам состоялся. Двум ослам один на двоих. Телеграфируйте согласие.
Спрутс".
Получив эту телеграмму, Крабс понял, что Спрутс решил дать Миге и Жулио не два, а лишь один миллион. Это нисколько не удивило Крабса, так как он хорошо знал, что господин Спрутс действует всегда осмотрительно и на ветер денег бросать не станет. Крабса удовлетворяло то, что Спрутс не отказался уплатить деньги, и теперь можно было надеяться, что, согласившись распроститься с одним миллионом, он под конец расстанется и с двумя.
Всесторонне обдумав создавшееся положение, господин Крабс решил ничего не говорить о полученной телеграмме Миге и Жулио, так как, узнав ее содержание, они тоже пришли бы к мысли, что дела складываются, в общем, успешно, и могли бы еще больше повысить цену за свое исчезновение. Встретившись с ними, господин Крабс сказал, что никаких известий от господина Спрутса нет, но надежды на успешное завершение дела терять не следует.
Его заявление все же опечалило господина Жулио, которому не терпелось поскорее удрать со всеми деньгами.
– Очень жаль, что господин Спрутс не торопится, – сказал Жулио. – Наша торговля акциями подходит к концу, и сейчас как раз самое время смотать удочки, то есть, попросту говоря, улетучиться.
– Хорошо, – сказал Крабс. – Я пошлю телеграмму Спрутсу и попытаюсь ускорить дело.
В действительности Крабс никому не стал в этот день телеграфировать. Вместо этого он пошел в ресторан и сытно пообедал. Потом вернулся к себе в гостиницу, всхрапнул часок, потом искупался в плавательном бассейне, после чего снова встретился с Мигой и Жулио. Собравшись втроем, друзья сначала поужинали, а потом отправились в ночной театр, где за небольшую плату разрешалось швырять в актеров гнилыми яблоками, и как следует повеселились.
Проснувшись на следующий день, господин Крабс никому не сказал ни слова и отправил Спрутсу такую телеграмму:
"Два осла требуют два. На один не согласны. Что делать?
Крабс".
В ответ от Спрутса в тот же день была получена телеграмма, в которой стояло лишь одно слово:
"Уговаривайте".
Получив эту телеграмму, Крабс выждал еще денек и, ничего не сказав ни Миге, ни Жулио, ответил Спрутсу двумя словами:
"Уговаривал. Упираются".
Неизвестно, до чего бы дошел этот обмен телеграммами, если бы на следующее утро в гостинице, где остановился господин Крабс, не появился вдруг Скуперфильд со своей палкой в руках и в обычном своем наряде, который состоял из черного длиннополого пиджака с двумя разрезами на спине, черных брюк и черной высокой шляпы, известной под названием цилиндра. Столкнувшись с Крабсом, который как раз в этот момент выходил из гостиницы, Скуперфильд раскрыл широко объятия и завизжал своим отвратительным голосом:
– А, здравствуйте, господин Крабсик! Очень рад видеть вас!
– Здравствуйте, – сказал Крабс, стараясь растянуть свои губы в улыбке, хотя видно было, что встреча с этим всемирно известным скрягой не доставляла ему никакой радости.
– Как поживаете? Как ваше здоровье? – явно стараясь завязать разговор, спросил Скуперфильд.
– Здоровье мое хорошо, – сказал Крабс.
– Я тоже себя паршиво чувствую, – подхватил Скуперфильд, не расслышав ответа Крабса, и продолжал:
– Какое счастье встретить знакомое лицо в этом чертовом Давилоне. Наш Брехенвиль в тысячу раз лучше. Вы не находите?
– Брехенвиль – город прекрасный, но в Давилоне тоже неплохо, уверяю вас.
– Совершенно с вами согласен, – закивал головой Скуперфильд, – такого скверного городишки я еще нигде не видал, провалиться бы ему тут же на месте! У меня к вам вопрос. Вы, я вижу, живете в этой гостинице. Как она, по-вашему, хороша?
– Очень хорошая гостиница, – подтвердил Крабс.
– Но дорогая, должно быть? А?
– Да, несколько дороговата.
– Вот видите, провались она тут же на месте! У меня есть предложение. Если хотите, я не буду брать для себя номер, а поселюсь в одном номере с вами. Таким образом, каждому из нас придется платить вдвое дешевле. Как вы на это смотрите? А?
Господину Крабсу не очень улыбалась перспектива иметь такого сожителя, однако, пока шел весь этот разговор, он успел сообразить, что Скуперфильд неспроста прибыл в Давилон. Подумав об этом, он решил потесниться и, пользуясь близостью к Скуперфильду, постараться выведать его планы.
Вернувшись с господином Скуперфильдом в свой номер, господин Крабс сказал:
– Располагайтесь, пожалуйста. Места, как видите, на двоих хватит.
Окинув помещение взглядом и изобразив на лице подобие улыбки, которую с таким же успехом можно было принять за гримасу отвращения, господин Скуперфильд поблагодарил Крабса и отправился прямо в ванную. Там он стащил с головы цилиндр, вынул из него зубную щетку и зубной порошок, полотенце, полдюжины носовых платков, запасные носки, два старых гвоздя и кусок медной проволоки, подобранные им где-то на улице. По всей очевидности, цилиндр у господина Скуперфильда служил не только в качестве головного убора, но и в качестве дорожного чемодана, а также склада для утильсырья.
Спрятав все эти вещи в шкафчик, господин Скуперфильд достал из своего цилиндра еще кусок земляничного мыла, но тут же заметил на полочке у рукомойника другой, точно такой же кусок мыла, принадлежавший Крабсу. По-ложив свое мыло рядышком, господин Скуперфильд некоторое время смотрел на оба эти куска, после чего принялся старательно намыливать руки и щеки; однако не своим мылом, а тем, которое лежало рядом. При этом он от души радовался, что ему удалось навести таким образом экономию.
Умывшись как следует, господин Скуперфильд решил также почистить зубы, причем совал зубную щетку не в ту коробочку, где был его порошок, а в ту, которая принадлежала Крабсу. Почистив зубы, господин Скуперфильд еще долгое время открывал то одну коробочку, то другую, стараясь определить, какой порошок лучше пахнет: тот, который принадлежал ему, или принадлежавший Крабсу. Кончились эти эксперименты тем, что он чихнул как раз в тот момент, когда совал свой нос в коробку, и весь порошок взвился кверху на манер облака.
Увидев, какой колоссальный расход зубного порошка произошел по его собственной неосторожности, господин Скуперфильд пришел в уныние. Заметив, однако, что держал в руках не свою коробку, а принадлежавшую Крабсу, Скуперфильд моментально утешился. Убедившись к тому же, что в коробке осталось еще немного зубного порошка, он пересыпал часть его в собственную коробку и, окончательно придя в хорошее настроение, вернулся в комнату.
– Как хорошо, что я встретился с вами, – сказал он поджидавшему его Крабсу. – Я, правда, хотел поговорить сперва с этими двумя слабоумными Мигой и Жулио, но думаю, что большой разницы не будет, если поговорю с вами. Я даже думаю, что так будет лучше. Объединившись вместе, мы можем обтяпать выгодное дельце. Вы меня понимаете?
– В чем же заключается ваше дельце? – заинтересовался Крабс.
– Как вам уже должно быть известно, большой бредлам согласился уплатить двум этим аферистам три миллиона фертингов... – начал господин Скуперфильд.
Господину Крабсу как раз ничего о трех миллионах фертингов не было известно, поскольку он знал, что требования Миги и Жулио ограничивались двумя миллионами. Он, однако, тут же сообразил, что господин Спрутс решил поднажиться на этом деле и увеличить сумму, с тем чтоб миллион фертингов положить в свой карман. Не подав вида, что узнал от Скуперфильда важную тайну, господин Крабс сказал: 
– Да, да, мне это, конечно, известно.
– Ну так вот, – продолжал Скуперфильд. – Могу вас уверить, что большой бредлам согласится дать не три, а четыре и даже пять миллионов. Мы с вами можем подсказать Миге и Жулио, что требовать нужно пять миллионов, и поставим условие, чтоб, получив деньги, они отдали миллион нам. Ведь нам с вами неплохо будет получить по полмиллиончика, а? Денежки не маленькие! А?
Слушая Скуперфильда, Крабс прикидывал в уме все выгодные и невыгодные стороны предлагаемого Скуперфильдом дельца. Он, конечно, сразу понял, что для него самого это дело невыгодное, так как, выступив против большого бредлама, он рисковал навлечь на себя гнев всесильных капиталистов, которые не простили бы ему, если бы он одурачил их. Вместе с тем Крабс видел, что Скуперфильд затеял опасную игру. Сбитые с толку, Мига и Жулио могли бы не остановиться на требовании пяти миллионов, и тогда неизвестно, чем бы все это кончилось. Выведав в разговоре, что Скуперфильд отказался внести свою долю денег и удрал с заседания большого бредлама. Крабс решил не раскрывать ему своих планов и сказал:
– Охотно помогу вам, господин Скуперфильд. Если хотите, мы хоть сейчас отправимся к Миге и Жулио. Они живут на даче за юродом. Мы мигом домчим на моей машине. Заодно можно будет и пообедать у них.
– Пообедать, что ж, это можно, – обрадовался Скуперфильд. – Хорошо бы и пообедать, а то здесь в ресторанах такие цены дерут с посетителей, чтоб им провалиться на месте, прямо никаких капиталов не хватит. Можно и пообедать.
– Вот и хорошо, – сказал Крабс. – С вашего разрешения я только на минуточку отлучусь, и мы поедем.
Выйдя из номера, господин Крабс подозвал посыльного и велел ему отнести на почту следующую телеграмму Спрутсу:
"С ослами пора кончать. В городе появился брехенвильский скупец Скуперфильд. За последствия не отвечаю. Крабс".
– Вот и все, – сказал он, вернувшись в номер. – Теперь можно и отправляться.
Господин Скуперфильд надел свой цилиндр, и через пять минут они уже мчались по городу в шикарной восьмицилиндровой автомашине, принадлежащей Крабсу. Настроение у Скуперфильда было отличное. Он от души радовался тому, что бесплатно прокатится на шикарной машине и вдобавок пообедает на даровщинку, не говоря уже о том, что предстояла возможность обтяпать, как он выражался, выгодное дельце.
Совершив несколько поворотов и промчавшись по улицам, машина выехала из города и понеслась по ровному и прямому, словно стрела, асфальтированному шоссе. По правую и левую сторону дороги тянулись поля то с цветущим лунным подсолнечником, то с гречихой, распространявшей в воздухе приятный, сладковатый медовый запах, то с волнующейся, словно море, колосящейся лунной пшеницей. Машина проносилась мимо деревень с садами и огородами. Скуперфильд оживленно вертел во все стороны головой. Вид природы приводил его в восхищение. Заметив на лугу стадо овец или пасущуюся козу на привязи, он толкал Крабса под локоть и, волнуясь, кричал: 
– Смотрите, смотрите, овечки! Честное слово, овечки, чтоб мне провалиться на месте! Какие миленькие! А вон коза! Смотрите, коза! Да что же вы не смотрите?
Крабс, который сидел за рулем, только посмеивался втихомолку. Неожиданно дорога описала большую дугу, и за поворотом открылся зеленый луг с огромным прудом, посреди которого плавали белые гуси. Вид спокойной воды с цветущими лилиями и кувшинками, с белоснежными птицами, без всякого усилия державшимися на зеркальной глади пруда, до такой степени подействовал на господина Скуперфильда, что он застыл от восторга и не мог произнести ни слова. Вцепившись в рукав господина Крабса, он некоторое время молча тряс его руку, после чего закричал прямо в ухо:
– Гуси! Гуси!
– Да что вы, гусей никогда в жизни не видели? – удивился Крабс.
– Не видел, чтоб мне провалиться на месте, честное слово! То есть, вернее сказать, не помню уже, когда видел. Ведь я, честно сказать, никогда не бываю за городом.
– Вы это серьезно? – недоверчиво спросил Крабс.
– Честное слово, господин Крабс. Когда же мне? Я всю жизнь занимался добычей денег и ни разу даже в зоопарке не был. Да и чего я туда пойду? Ведь за вход надо деньги платить. Этак-то вконец разориться можно!.. Скажите, вот еще что выдумали! Я ведь не съем этих зверей, если посмотрю на них. За что же тут деньги платить?
– Но зверей ведь тоже чем-нибудь надо кормить, вот деньги и нужны на корм, – сказал Крабс.
– Вот еще! – проворчал Скуперфильд. – Ну и пусть дураки деньги зверям на корм дают, а мне это не по карману. Думаю, звери как-нибудь и без меня проживут.
– Но вы, я вижу, все-таки очень любите животных, – сказал господин Крабс.
– Люблю, чтоб мне провалиться, это вы верно подметили. Иной раз увидишь какую-нибудь зверушку, так и хочется ее приласкать или погладить, слово какое-нибудь хорошее ей сказать, даже поцеловать... Вот, не верите? Честное слово! Один раз встретил на улице собачонку. Настолько хорошенький оказался цуцик, что я тут же решил зайти в магазин и купить ему ливерной колбасы, да, к счастью, не оказалось при себе мелких денег, а менять бумажку в десять фертингов не захотелось. Деньги, знаете, такая вещь: пока десятка целенькая – это десятка, а истрать из нее хоть пять сантиков – это уже не десятка. Гм!
– Вот приедем к Миге и Жулио, вы у них увидите разных животных, сказал господин Крабс. – У них на даче пруд, а на пруду этом и гуси, и утки, и селезни, даже лебеди есть.
– Неужели и лебеди?
– Да, а в саду прямо на воле живут кролики, цесарки, фазаны. Кроме того, у них маленький ручной медвежонок есть. Такой симпатичный!
– Да что вы? И не кусается?
– Зачем же? Ласковый, как ягненок.
– И его можно погладить?
– Конечно. Вот приедем, и можете гладить сколько угодно.
Господин Скуперфильд даже заерзал на месте от нетерпения. Ему хотелось поскорее увидать медвежонка и приласкать его.
Господин Крабс между тем уже давно свернул с шоссе и вывел машину на лесную дорогу, по обеим сторонам которой возвышались лунные кедры, дубы, каштаны, а также заросли лунного бамбука. Все эти деревья были не такие большие, как наши земные, а карликовые, как и остальные растения на Луне. Выбрав место, где деревья росли не особенно густо, господин Крабс сбавил скорость, повернул руль, и машина поехала по лесу, совсем уж без всякой дороги.
Ощутив тряску и оглядевшись по сторонам, господин Скуперфильд обнаружил, что они едут по лесной целине, и спросил:
– Зачем же это мы свернули с дороги?
– А это мы напрямик, – сказал Крабс. – Так будет быстрее.
Углубившись достаточно в лес, Крабс неожиданно остановил машину, после чего вылез из кабины и, открыв капот, принялся ковыряться в моторе. Выключив незаметно систему зажигания, он залез обратно в машину и принялся нажимать ногой на педаль стартера. Стартер скрежетал, словно бил по железу плетью, но мотор не хотел заводиться.
– Заело? – сочувственно спросил Скуперфильд.
– Заело! – озабоченно подтвердил Крабс.
Он снова вылез из кабины, поковырялся в моторе, опять попробовал завести его. Наконец сказал:
– Должно быть, двигатель перегрелся. Придется нам с вами пройтись пешочком. Здесь, впрочем, недалеко.
Скуперфильд нехотя вылез из кабины. Господин Крабс открыл багажник, вынул из него свернутую жгутом веревку и незаметно сунул ее в карман, после чего захлопнул дверцы кабины и зашагал прямо в лесную чащу. Господин Скуперфильд плелся за ним, спотыкаясь о кочки и чертыхаясь про себя на каждом шагу.
Вскоре господин Крабс увидел, что место, куда они зашли, было достаточно глухое, и, остановившись, сказал:
– Кажется, мы не туда забрели. Что вы на это скажете?
– Что же я могу, голубчик, сказать? Ведь не я вас веду, а вы меня, резонно заметил Скуперфильд.
– Это действительно верно! – проворчал Крабс. – Ну ничего, сейчас я взберусь на дерево и погляжу сверху, в какую сторону нам идти. Помогите-ка мне вскарабкаться вот хотя бы на этот кедр.
Они вместе подошли к кедру, который был несколько выше других деревьев. Поглядев вверх и обнаружив, что сучья, за которые можно было бы ухватиться руками, находятся на большой высоте, господин Крабс прислонил Скуперфильда спиной к стволу и сказал:
– Стойте здесь, сейчас я заберусь к вам на плечи и тогда смогу дотянуться руками до веток. Подождите только чуточку, я сначала сниму ботинки.
Крабс наклонился, но не стал снимать ботинки, а незаметно вытащил из кармана веревку и в один миг привязал Скуперфильда к стволу поперек живота.
– Эй! Эй! – закричал Скуперфильд. – Зачем это вы делаете? 
– Ну, мне ведь надо привязать вас к дереву, а то вы еще упадете, когда я стану взбираться к вам на плечи, – объяснил Крабс.
Сказав так, Крабс принялся бегать вокруг кедра, не выпуская веревки, в результате чего и руки и ноги господина Скуперфильда были плотно прихвачены к дереву, да и он сам оказался обмотанным веревкой, словно булонская колбаса.
– Эй, бросьте шутить! – кричал Скуперфильд, чувствуя, что не в силах пошевелить ни одним членом. – Освободите меня сейчас же, или я позову на помощь.
– Зачем же на помощь звать? – возразил Крабс. – Я и сам помогу, если вам что-нибудь надо.
С этими словами Крабс поднял свалившийся со Скуперфильда цилиндр и водрузил обратно ему на голову, а оброненную им трость поставил рядышком, прислонив к стволу дерева.
– Вот видите, как хорошо, – сказал он.
– Развяжите меня, или я буду плеваться! – завопил Скуперфильд.
– Зачем же плеваться? Это невежливо, – ответил Крабс.
Скуперфильд, однако, плюнул, но не попал в Крабса.
– Вот видите, как нехорошо, – хладнокровно сказал Крабс. – Теперь я вынужден буду заткнуть вам рот.
Он вытащил из кармана кусок грязной тряпки, служившей для протирки автомашины, скомкал его и сунул в рот Скуперфильду, а чтоб он не мог выплюнуть этот кляп, завязал ему еще рот носовым платком. Теперь Скуперфильд имел возможность только потихоньку мычать и трясти головой.
– Ну что ж, – сказал Крабс, внимательно оглядев Скуперфильда со всех сторон. – Кажется, все сделано правильно. Дышите тут воздухом, наслаждайтесь природой. Думаю, что к концу дня я успею вернуться и освободить вас. А сейчас пока советую вам не тратить зря силы и не пытаться вырваться. Все равно это ни к чему не приведет.
Помахав Скуперфильду на прощание ручкой, господин Крабс вернулся к оставленной посреди леса машине, сел в нее и поехал обратно в город.
