Таинственно освещённый Рембрандт вышел из коричневого тумана. Перо на шляпе светилось в тени.
Я сел на кровати и спросил:
— Скажите, пожалуйста, вы рисовали на асфальте?
Улыбнулся Рафаэль в пространстве…
Рембрандт улыбнулся Рафаэлю…
Вихрем на коне пронёсся Эжен Делакруа…
Что-то зазвенело и затрещало. Из-за этого звона и треска никто не услышал меня. Старший сын Петра Петровича шёл напролом через что-то твёрдое, которое гнулось и трещало. И это твёрдое было пространство. В одной руке старший сын Петра Петровича держал кубик, а в другой — красный квадрат. Он старался протиснуть квадрат в какое-то отверстие в пространстве…
Я спросил в третий раз то же самое.
Старший сын Петра Петровича втискивал свой квадрат, и треск стоял ужасный.
И опять меня не было слышно.
Издалека донёсся голос Петра Петровича:
— Запомните их имена!..
Засвистел ветер со страшной силой. Улетел старший сын Петра Петровича куда-то вдаль. В вихре кружились квадрат и кубик.
— Подписывать фамилии вовсе не обязательно! — сказал громкий голос Рублёва.
Рембрандт проткнул квадрат шпагой.
Тинторетто, закутанный в плащ, сел на кубик.
— Мильдиди! — смеялся младший сын Петра Петровича. Он смеялся тоненько, как колокольчик.
Проплыл в воздухе молоток.
— Я должен иметь своё «я»! — орал откуда-то сверху старший сын Петра Петровича.
— Скажите, кто из вас рисовал на асфальте? — спросил я.
И опять меня не было слышно. Старший сын Петра Петровича так орал про то, что он должен иметь своё «я», только его было слышно.
Ворвался яркий свет. Как будто мама утром отдёрнула штору.
Все стали уходить. Рафаэль — обнявшись с Рембрантом. Делакруа — обнявшись с Тинторетто…
Откуда-то сверху грохнулся на квадрат старший сын Петра Петровича. Квадрат развалился вдребезги.
Смеялся младший сын Петра Петровича, как колокольчик.
Больше не было треска. Была только тишина. Только звенел колокольчик. Всё тише и тише…
