Сказки про животных

На крыше самого крайнего домика в одном маленьком городке приютилось гнездо аиста. В нем сидела мамаша с четырьмя птенцами, которые высовывали из гнезда свои маленькие черные клювы, — они у них еще не успели покраснеть. Неподалеку от гнезда, на самом коньке крыши, стоял, вытянувшись в струнку и поджав под себя одну ногу, сам папаша; ногу он поджимал, чтобы не стоять на часах без дела. Можно было подумать, что он вырезан из дерева, до того он был неподвижен.

1
Добрый доктор Айболит!
Он под деревом сидит.
Приходи к нему лечиться
И корова, и волчица,
И жучок, и червячок,
И медведица!
Всех излечит, исцелит
 Добрый доктор Айболит!

2
И пришла к Айболиту лиса:
«Ой, меня укусила оса!»

И пришёл к Айболиту барбос:
 «Меня курица клюнула в нос!»

Злая-злая, нехорошая змея
Молодого укусила воробья.
Захотел он улететь, да не мог
И заплакал, и упал на песок.
(Больно воробышку, больно!)

Жил кот, воробей да жихарько третей. Кот да воробей пошли дрова рубить и говорят жихарьку:

- Домовничай да смотри: ежели придет Яга-баба да станет считать ложки, ты ничего не говори, молчи!

- Ладно, — ответил жихарь. Кот да воробей ушли, а жихарь сел на печь за трубу. Вдруг является Яга-баба, берет ложки и считает:

- Это — котова ложка, это — воробьева ложка, третья — жихарькова.

Жихарь не мог стерпеть, закричал:

- Не тронь, Яга-баба, мою ложку.

Яга-баба схватила жихаря, села в ступу, поехала; едет в ступе, пестом понужат, а помелом следы заметать. Жихарь заревел:

Поехала бабка в лес по дрова. Вдруг слышит: в болоте хряснуло, в лесу стукнуло — медведь идет.

— Бабка, бабка, съем я кобылку.

— Не тронь кобылку, я тебе за это крепушку дам.

— Ладно.

Не тронул медведь кобылку.

Вот в другой раз поехала бабка по дрова. В болоте хряснуло, в лесу стукнуло — медведь идет.

— Бабка, бабка, а я съем кобылку.

— Не ешь, я тебе за это теплушку дам.

Старину скажу стародавнюю,

Стародавнюю, небывалую;

Старика свяжу со старухою,

Со старухою с кособрюхою.

Захотел тетерев дом строить.

Подумал-подумал:

«Топора нет, кузнецов нет — топор сковать некому».

Некому выстроить тетереву домишко.

«Что ж мне дом заводить? Одна-то ночь куда ни шла!»

Бултых в снег!

В снегу ночку ночевал, поутру рано вставал, по вольному свету полетал, громко, шибко покричал, товарищей поискал. Спустился на землю, свиделся с товарищем.

"Домашние бараны с незапамятных времен живут в порабощении у человека; их настоящие родоначальники неизвестны." - Брэм

Были ли когда-нибудь домашние бараны "вольными" - история об этом умалчивает. В самой глубокой древности патриархи уже обладали стадами прирученных баранов, и затем, через все века, баран проходит распространенным по всему лицу земли в качестве животного, как бы нарочито на потребу человека созданного. Человек, в свою очередь, создает целые особые породы баранов, почти не имеющие между собою ничего общего. Одних воспитывают для мяса, других - для сала, третьих - ради теплых овчин, четвертых - ради обильной и мягкой волны.

Другой зверь, наверное, тронулся бы самоотверженностью зайца, не ограничился бы обещанием, а сейчас бы помиловал. Но из всех хищников, водящихся в умеренном и северном климатах, волк всего менее доступен великодушию.

Однако ж не по своей воле он так жесток, а потому, что комплекция у него каверзная: ничего он, кроме мясного, есть не может. А чтобы достать мясную пищу, он не может иначе поступать, как живое существо жизни лишить. Одним словом, обязывается учинить злодейство, разбой.

Белка прыгала с ветки на ветку и упала прямо на сонного волка. Волк вскочил и хотел ее съесть. Белка стала просить:

– Пусти меня.

Волк сказал:

– Хорошо, я пущу тебя, только ты скажи мне, отчего вы, белки, так веселы. Мне всегда скучно, а на вас смотришь, вы там наверху всё играете и прыгаете.

Всё это случилось много лет тому назад на острове св. Павла, в месте, которое называется Северо-Восточный Мыс, далеко-далеко в Беринговом море. Зимний королёк Лиммершин рассказал мне эту историю, когда ветер прибил его к оснастке шедшего в Японию парохода, и я отнёс его в каюту, согрел и несколько дней кормил, так что наконец он мог опять улететь на остров св. Павла. Лиммершин – странная птичка, но он умеет говорить правду.

Северо-Восточный Мыс посещают исключительно по делам, а настоящее дело там бывает только у котиков, и в летние месяцы они сотнями и сотнями тысяч приплывают к его берегам из холодного северного моря. Для котиков нигде в море нет таких удобств, как у берегов Северо-Восточного Мыса.

Морской Ловец отлично знал это и с наступлением весны нёсся к берегам Северо-Восточного Мыса и целый месяц бился там со своими товарищами за хорошее место на берегу, поближе к морю.

Где-то когда-то шла брюхатая коза. Подошла она к яблоне и говорит:

- Яблонь, яблонь! Пусти меня окотиться под себя.

Яблонь не пустила, сказала:

- Яблочко отпадет, козленка ушибет; тебе ж невыгодно будет.

Коза подошла к орешне, чтоб она пустила ее окотиться; и орешня не пустила, сказала:

- Орех упадет, козленка ушибет.

Нечего делать — коза пошла как не солоно щи хлебала. Вот шла, шла она и видит — стоит избушка, к лесу передом, а к ней задом.

Жила-была одна маленькая морская рыбка из хорошей семьи;

Имени ее не упомню; это пусть скажут тебе ученые. Было у рыбки тысяча восемьсот сестриц-ровесниц; ни отца, ни матери они не знали, и им с самого рождения пришлось промышлять о себе самим, плавать, как знают, а плавать было так весело! Воды для питья было вдоволь — целый океан, о пище тоже беспокоиться не приходилось — и ее хватало, и вот каждая рыбка жила в свое удовольствие, по-своему, не утруждая себя думами.

Солнечные лучи проникали в воду и ярко освещали рыбок и целый мир удивительнейших созданий, кишевших вокруг. Некоторые были чудовищной величины, с такими ужасными пастями, что могли бы проглотить всех тысячу восемьсот сестриц зараз, но рыбки об этом и не думали — ни одной из них еще не пришлось быть проглоченной.

— Братец Кролик и Братец Лис — они были очень похожи на моих знакомых ребят, — сказал дядюшка Римус, подмигивая мальчугану, который пришел послушать еще одну сказочку. — Вечно они гонялись друг за другом и всех беспокоили, и всем докучали. Только Кролику жилось поспокойней, потому что Старый Лис побаивался затевать с ним ссоры.

Вот однажды принялись Братец Кролик, и Братец Лис, и Братец Енот, и Братец Медведь расчищать новую делянку под гороховые грядки.

А солнышко стало припекать, и Кролик устал. Но он не бросал работы, потому что боялся прослыть лентяем. Он корчевал пеньки и сгребал хворост, а потом вдруг закричал, что загнал себе в руку колючку; улизнул и пустился искать прохладное местечко — отдохнуть в холодке.

Вот набрел на колодец, а в колодце висела бадейка.

— Никак, тут прохладно, — сказал Братец Кролик. — А верно ведь, тут прохладно.

Заберусь-ка сюда и вздремну.

Сказал так — и прыг в ведро. И только прыгнул, ведро поехало вниз да вниз.

— А Кролик не испугался, дядюшка Римус?

— Ох, дружок, еще как! Уж, наверно, никто в целом свете не натерпелся такого страха! Откуда он едет, это он знал. А вот куда-то приедет!

Бадейка давно уже на воду села, а Кролик все не ворохнется, думает: что-то будет?

Лежит, будто мертвый, трясется от страха.

Дядюшка Римус сидел насупившись. Раз-другой он даже вздохнул тяжело и закряхтел.

Джоэль понял, что чем-то огорчил дядюшку Римуса.

Он никак не мог вспомнить, что он сделал плохого, но все-таки ему было не по себе. Вдруг дядюшка Римус взглянул на него так грустно, уныло и спросил:

— Чего это ты наболтал сегодня маме про своего братишку?

— Вздумалось однажды Братцу Лису посадить горох, — начал дядюшка Римус. — Поплевал Старый Лис на руки, взялся за лопату — и готово дело!

А Братец Кролик всё сидел и смотрел, как он работает. Один глаз прикрыл и спел своим деткам:

 — Ай люлю! Ай люлю!

Я горошек люблю.

Протопчу дорожку

К этому горошку.

 Ну и, конечно, как стал горох поспевать, придёт Лис на свои грядки, а кто-то уже лакомился тут сладеньким.

Как-то вечером мама долго искала своего сынишку. Джоэля не было ни в доме, ни во дворе. Она услышала голоса в старой хижине дядюшки Римуса, заглянула в окно и увидела, что мальчик сидит рядом со стариком.

Мальчик прислонил голову к плечу дядюшки Римуса, во все глаза глядя в морщинистое ласковое лицо.

И вот что услышала мама.

— Гонялся, гонялся Братец Лис за Братцем Кроликом, и так и этак ловчился, чтобы его поймать. А Кролик и так и этак ловчился, чтобы Лис его не поймал.

— Ну его совсем, — сказал Лис.

И только вылетели эти слова у него изо рта, глядь: вот он скачет по дороге — гладкий, толстый и жирный Кролик!

— Погоди, Братец Кролик! — сказал Лис.

— Некогда мне, Братец Лис.

Когда Джоэль прибежал к старой хижине на другой день и крикнул издали: «Добрый вечер, дядюшка Римус!» — старик ответил ему только:

— Ай-дум-ер-кер-ком-мер-кер!

Мальчик очень удивился:

— Что ты сказал, дядюшка Римус?

— Ай-дум-ер-кер-ком-мер-кер! Ай-дум-ер-кер-ком-мер-кер!

— Что это значит?

— Это черепаший разговор, дружок... Пожил бы ты с мое, мальчик, да повидал бы, сколько я повидал на моем веку, ты бы всякую тварь понимал. Вот тут одна старая крыса живет; как все лягут спать, она, бывает, приходит, сидит там в уголку, и мы с ней толкуем. Уж конечно, что она говорит, этого в букваре не найдешь. Я сейчас вспомнил как раз, что сказал Братец Черепаха Старому Лису, когда Лис отпустил его хвост.

— Ну ты расскажи мне, дядюшка Римус, — пристал Джоэль, — поймал потом Медведь Братца Кролика?

Все лицо старика прорезали веселые морщинки смеха.

— Глупости ты говоришь, сынок. Не такой человек Братец Кролик. Вот Медведь — тот опять попал в беду.

— Как же это было, дядюшка Римус?

— Братец Медведь бежал, бежал по дороге, видит — нет Братца Кролика.

— Ну постой же, Сестрица Лягушка, — сказал Братец Медведь. — Я тебе покажу, как людей обманывать! Хоть через год, а попомню тебе это!

Двое сирот

Идут вперёд.

Дорога в зной нелегка..

Жара палит,

И пыль пылит.

Ни речки, ни родника...

Сестра Мануш постарше была,

Крепилась она в пути.

Много лет тому назад жил на свете мельник. И был у мельника осел — хороший осел, умный и сильный. Долго работал осел на мельнице, таскал на спине кули с мукой и вот наконец состарился. Видит хозяин: ослабел осел, не годится больше для работы — и выгнал его из дому.

Испугался осел: «Куда я пойду, куда денусь? Стар я стал и слаб». А потом подумал: «Пойду-ка я в Бремен и стану там уличным музыкантом». Так и сделал. Пошел в город Бремен.

Идет осел по дороге и кричит по-ослиному. И вдруг видит: лежит на дороге охотничья собака, язык высунула и тяжело дышит.

— Отчего ты так запыхалась, собака? — спрашивает осел. — Что с тобой?

Однажды к пророку Сулейману пришел один человек и попросил:

- Научи меня понимать язык зверей и птиц.

- Хорошо, - пообещал пророк. - Только смотри, если кому откроешь эту тайну, умрешь в одночасье!

Научил пророк Сулейман человека языку зверей и птиц, и отправился человек домой. Ночью слышит, в хлеву бык, осел и петух разговаривают.

Сел воробей на былинку и хотел, чтоб она его поколыхала. Но былинка не захотела колыхать воробья, взяла да и сбросила его.

Рассердился воробей на былинку, зачирикал:

- Погоди ж ты, лентяйка, я нашлю на тебя коз! Полетел воробей к козам:

- Козы, козы, ступайте былинку грызть, она не хочет меня колыхать!

Джоэль опять приготовился слушать, а дядюшка Римус взял кочергу и сдвинул головешки, чтобы веселей полыхал огонь.

А потом начал:

— Ты знаешь, конечно, что Кролик был не в ладах с Коровой с тех пор, как выдоил у неё молоко.

Вот один раз, когда она гналась за ним, да так быстро, что перебежала через собственную тень. Братец Кролик надумал свернуть с дороги и навестить своих добрых друзей — Матушку Мидоус с девочками.

Скок да скок, скок да скок, и вдруг Братец Кролик видит — под кустом лежит Братец Черепаха.

Остановился Кролик и постучался в крышу дома Черепахи. Ну конечно, в крышу, потому что Братец Черепаха всегда таскает с собой свой дом. В дождь и в вёдро, в зной и в стужу, когда б ты ни встретил его и где б ни нашёл — всюду с ним его славный домик.

Было или не было, собрались однажды шакалы на совет. Один из них, самый седой, самый облезлый и самый мудрый, сказал такую речь:

– Братья шакалы! До сих пор каждый из нас думал сам за себя и только о себе. Давайте-ка выберем вождя, который, думая о себе, будет думать за нас. А?..

– Ура! – обрадовалась вся стая и тут же избрала самого достойного из своей среды Великим Шакалом.

Вошёл верблюд на скотный двор и охает:

— Ну, уж и работничка нового наняли, только и норовит палкой по горбу ожечь — должно быть, цыган.

— Так тебе, долговязому, и надо, — ответил карий мерин, — глядеть на тебя тошно.

— Ничего не тошно, чай у меня тоже четыре ноги.

— Вон у собаки четыре ноги, а разве она скотина? — сказала корова уныло. — Лает да кусается.

— А ты не лезь к собаке с рожищами, — ответил мерин, а потом махнул хвостом и крикнул верблюду:

— Ну, ты долговязый, убирайся от колоды!

Служил Трезорка сторожем при лабазе московского 2-й гильдии купца Воротилова и недреманным оком хозяйское добро сторожил. Никогда от конуры не отлучался; даже Живодерки, на которой лабаз стоял, настоящим образом не видал: с утра до вечера так на цепи и скачет, так и заливается! Caveant consules! [Пусть консулы будут бдительны! (лат.)]

И премудрый был, никогда на своих не лаял, а все на чужих. Пройдет, бывало, хозяйский кучер овес воровать - Трезорка хвостом машет, думает: "Много ли кучеру нужно!" А случится прохожему по своему делу мимо двора идти - Трезорка еще где заслышит: "Ах, батюшки, воры!"

Видел купец Воротилов Трезоркину услугу и говорил: "Цены этому псу нет!" И ежели случалось в лабаз мимо собачьей конуры проходить, непременно скажет: "Дайте Трезорке помоев!" А Трезорка из кожи от восторга лезет: "Рады стараться, ваше степенство!.. хам-ам! почивайте, ваше степенство, спокойно... хам... ам... ам... ам!"

На второй год после великого боя с деканскими рыжими собаками и смерти Акелы, Маугли, вероятно, минуло семнадцать лет. Но он казался старше, так как делал много физических упражнений, хорошо ел и, едва почувствовав себя разгорячённым или запылённым, тотчас же купался; благодаря всему этому он стал сильнее и выше, чем обыкновенные юноши его лет. Во время осмотра древесных дорог он мог полчаса висеть на высокой ветке, держась за неё одной рукой; мог на скаку остановить молодого оленя и, схватив его за голову, откинуть прочь; мог даже сбить с ног крупного синеватого кабана из северных болот. Население джунглей, прежде боявшееся его ума, теперь боялось его силы, и когда он спокойно направлялся куда-нибудь по своим делам, шёпот о том, что он приближается, очищал перед ним все лесные дороги. Между тем в его глазах всегда светился кроткий взгляд. Даже во время драк они никогда не горели огнём глаз Багиры. В них только появлялось любопытство и волнение, и это составляло одну из странных для зверей сторон его характера, непонятных даже для Багиры.

Однажды пантера задала Маугли вопрос по этому поводу, и юноша со смехом сказал:

– Когда я упущу добычу, я сержусь. Когда в течение двух дней у меня в желудке пусто, я очень сержусь.

В старые-стародавние времена царь Горох воевал с грибами.

Гриб боровик, над грибами полковник, под дубочком сидючи, на все грибы глядючи, стал приказывать:

- Приходите вы, белянки, ко мне на войну!

Вол, увидев спящего львенка, ударил его рогами, убил на месте и убежал. Львица, обнаружив своего детеныша мертвым, долго горевала, оплакивала его и проклинала вола.

Увидел львицу кабан и сказал ей:

- А подумала ли ты, сколько других матерей плакали бы подобно тебе, если бы твой детеныш вырос и, превратившись в льва, убивал бы и пожирал других животных?

Вол, убежав от льва, спрятался в пещере. Но там находились дикие козы, и они стали колоть его своими рогами.

- Что ж, придется потерпеть, – сказал вол. – Ведь мне страшны не козьи рога, а львиные клыки.

В жизни часто бывает, что сильные мира сего, страшась тех, кто сильнее их, вынуждены терпеливо сносить страдания, причиняемые им совсем слабыми существами.

В одной деревне жил-был мужик, у него была собака; смолоду сторожила она весь дом, а как пришла тяжелая старость — и брехать перестала. Надоела она хозяину; вот он собрался, взял веревку, зацепил собаку за шею и повел ее в лес; привел к осине и хотел было удавить, да как увидел, что у старого пса текут по морде горькие слезы, ему и жалко стало: смиловался, привязал собаку к осине, а сам отправился домой.

Остался бедный пес в лесу и начал плакать и проклинать свою долю. Вдруг идет из-за кустов большущий волк, увидал его и говорит:

— Здравствуй, пестрый кобель! Долгонько поджидал тебя в гости. Бывало, ты прогонял меня от своего дому; а теперь сам ко мне попался: что захочу, то над тобой и сделаю. Уж я тебе за все отплачу!

— А что хочешь ты, серый волчок, надо мною сделать?

У одного охотника был ослик. Ослик этот был большой лентяй и часто убегал от хозяина в поле, а то и в лес. И вот однажды в лесу напал на ослика волк. Совсем загонял волк бедного ослика. Почуял тот, что конец ему приходит, и выбежал на опушку. А на опушке охотник как раз выкопал глубокую яму -западню для диких зверей.

Ослик с перепугу перемахнул через яму, а волк на ходу перекувырнулся и свалился прямо в западню.

Ну, ослика, конечно, и след простыл, а волк воет, рычит, шерсть на себе от злости рвет. На ту пору скакал мимо маленький зайчонок. Учуял его волк и заскулил:

Волк хотел поймать из стада овцу и зашел под ветер, чтобы на него несло пыль от стада.

Овчарная собака увидала его и говорит:

— Напрасно ты, волк, в пыли ходишь, глаза заболят.

А волк говорит:

— То-то и горе, собаченька, что у меня уж давно глаза болят, а говорят – от овечьего стада пыль хорошо глаза вылечивает.

Волчонка Волк, начав помалу приучать

Отцовским промыслом питаться,

Послал его опушкой прогуляться;

А между тем велел прилежней примечать,

Нельзя ль где счастья им отведать:

Хоть, захватя греха,

Хотелось волку подобраться к жеребёнку. Он подошёл к табуну и говорит:

- Что это у вас жеребёнок один хромает? Или вы полечить не умеете? У нас, волков, такое лекарство есть, что никогда хромоты не будет.

Кобыла одна и говорит:

- А ты знаешь лечить?

- Как не знать.

- Так вот полечи мне правую заднюю ногу, что-то в копыте больно.

"Прощай, соседка! - Волк Кукушке говорил, -

Напрасно я себя покоем здесь манил!

Всё те ж у вас и люди и собаки:

Один другого злей; и хоть ты ангел будь,

Так не минуешь с ними драки". -

"А далеко ль соседу путь?

И где такой народ благочестивой,

С которым думаешь ты жить в ладу?"

"О, я прямехонько иду

В леса Аркадии счастливой.

Соседка, то-то сторона!

Там, говорят, не знают, что война;

Волк поймал ягненка. Когда он нес его, повстречался ему лев и отобрал добычу. Лишившись ягненка, волк сказал вполголоса:

- Очень странно, что ты забираешь то, что я захватил.

- Не жалей расстаться с награбленным, – ответил ему лев.

Добро, приобретенное грабежом, надолго не остается у грабителя. Нередко сам грабитель становится жертвой грабежа.

Охотно мы дарим,

Что нам не надобно самим.

Мы этой басней поясним,

Затем что истина сноснее вполоткрыта.

Лиса, курятинки накушавшись досыта

И добрый ворошок припрятавши в запас,

Под стогом прилегла вздремнуть в вечерний час.

Глядит, а в гости к ней голодный Волк тащится.

"Что, кумушка, беды! - он говорит. -

Ни косточкой не мог нигде я поживиться;

Меня так голод и морит;

Собаки злы, пастух не спит,

Пришло хоть удавиться!"

Голодному волку попалась на лугу лошадь, и он решил ее съесть. Лошадь смиренно говорит: «Да, видно, владыке зверей и птиц, Ажвейпшу, угодно, чтоб стала я твоей жертвой. Но прошу тебя, прежде избавь меня от дикой боли. Колючка впилась в мякоть над бабкой задней ноги. Колючка и тебя может уколоть, когда ты будешь есть мою ляжку».

Волк подумал и решил: «Так и быть, вытяну злодейку, а то она и на самом деле может вонзиться мне в глотку, как примусь за кобылу».

Едва волк подошел к лошади, чтобы вытянуть колючку, та лягнула его копытом, да так, что разбила серому челюсти; Волк взвыл от боли и досады и бросился наутёк.

Жила-была коза с козлятами. Уходила коза в лес есть траву шелковую, пить воду студеную. Как только уйдет - козлятки запрут избушку и сами никуда не выходят. Воротится коза, постучится в дверь и запоет:

- Козлятушки, ребятушки!

Отопритеся, отворитеся!

Ваша мать пришла - молока принесла;

Бежит молоко по вымечку,

Из вымечка по копытечку,

Из копытечка во сыру землю!

Жила-была старая коза. Было у ней семеро козлят, и она их так любила, как может любить своих детей только мать. Раз собралась она идти в лес, корму принести; вот созвала она всех своих семерых деток и говорит:

— Милые детки, хочу я в лес пойти, а вы смотрите волка берегитесь. Если придет он сюда, то всех вас поест, заодно со шкурой и шерстью. Этот злодей часто прикидывается, но вы его сразу узнаете по толстому голосу и по черным лапам.

Рассказала раз волку лиса про силу человека, что ни один-де зверь не устоит перед ним и разве одной только хитростью можно уберечь от него свою шкуру. Ну, волк и говорит:

— Встретить бы мне хоть раз человека, уж я на него нападу!

— Я могу тебе в этом помочь, — ответила ему лиса, — приходи завтра раным-рано на заре, и я покажу тебе человека.

Явился волк раным-рано на заре, и вывела его лиса на дорогу, по которой всегда проходил охотник. Но сперва прошел там старый отставной солдат.

— Вот это и есть человек?

— Нет, — отвечает лиса, — этот был когда-то человеком.

Волк ночью, думая залезть в овчарню,

Попал на псарню.

Поднялся вдруг весь псарный двор -

Почуя серого так близко забияку,

Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку;

Псари кричат: "Ахти, ребята, вор!"

И вмиг ворота на запор;

В минуту псарня стала адом.

Бегут: иной с дубьем,

Иной с ружьем.

"Огня! - кричат, - огня!" Пришли с огнем.

Было или не было, однажды тигр, падишах зверей, заболел. Насморк! Известно, от этой болезни не умирают. Но испортилось настроение повелителя – а это смертельно опасно для подданных. Поэтому все звери, как один, явились к тигру, чтобы засвидетельствовать ему свою преданность. И только лиса не явилась. Тигр, который в этот день не желал ничего видеть дальше своего носа, вероятно, не заметил бы её отсутствия, если бы не волк.

– О государь, – зашептал волк в тигриное ухо, – все звери явились, чтобы сказать: «Будь здоров!» – едва ты чихнёшь, и только голоса лисы не слышно...

Однажды лиса забралась в курятник, наелась там вволю и быстро убежала, пока хозяйка ничего не заметила.

Но тут лиса почувствовала сильную жажду; она стала искать, где бы напиться, но нигде не могла найти ни капли воды. Едва не умирая от жажды, бродила она повсюду, пока наконец не наткнулась на колодец. Без раздумий лиса прыгнула в привязанное к нему ведро, надеясь найти в нем хоть немного воды. Но ведро под тяжестью ее тела стало падать на дно колодца, поднимая другое ведро наверх.

В ту пору мимо проходил волк. Он увидел на дне колодца лису и спросил ее:

Летела перепелка, села на меже и вздремнула. И схватил ее волк:

— Я тебя съем:

Стала перепелка просить:

— Не ешь меня, за это я тебе пригоню пять телят. А от меня тебе какая еда — четверть фунта со всем пухом!

— Обманешь, — говорит волк.

Перепелка ну уверять:

— Не обману!

Волк рад. «Ах, — думает, — телят на целую неделю хватит». И отпустил перепелку. А сам лег и стал ждать.

Полетела перепелка, а на другой меже — дергун.

Жил себе мужик, и была у него собака. Пока была собака молодая, стерегла она хозяина, а как состарилась, то прогнал хозяин ее со двора. Бродила она по степи, ловила мышей, что попадалось, то и ела.

Раз ночью повстречал собаку волк и говорит:

- Ты куда, .собака, идешь?

- Да вот пока была я молодая, хозяин меня любил, ведь я хозяйство его стерегла, а как состарилась, он меня и прогнал со двора. Волк спрашивает:

- Собака, а может, ты есть хочешь?

Волки обнаружили на дне реки баранью шкуру. Они решили, что это живой баран, и стали думать, как к нему добраться. Думали-думали и решили выпить реку, а затем съесть барана.

И сказал им находившийся поблизости человек:

- Скорее вы лопнете, чем выпьете всю воду из этой реки.

Мораль ясна: не следует браться за то, что неосуществимо.

Юркие ящерицы так и шмыгали по растрескавшейся коре старого дерева. Они прекрасно понимали друг дружку - ведь разговор-то они вели по-ящеричьи.

- Нет, вы только послушайте, как гремит, как бурлит внутри волшебного холма, - сказала одна ящерица, - из-за их возни я уже две ночи глаз не смыкаю. Лучше бы у меня зубы болели, все равно нет покоя.