Бытовые сказки

"Домашние бараны с незапамятных времен живут в порабощении у человека; их настоящие родоначальники неизвестны." - Брэм

Были ли когда-нибудь домашние бараны "вольными" - история об этом умалчивает. В самой глубокой древности патриархи уже обладали стадами прирученных баранов, и затем, через все века, баран проходит распространенным по всему лицу земли в качестве животного, как бы нарочито на потребу человека созданного. Человек, в свою очередь, создает целые особые породы баранов, почти не имеющие между собою ничего общего. Одних воспитывают для мяса, других - для сала, третьих - ради теплых овчин, четвертых - ради обильной и мягкой волны.

Другой зверь, наверное, тронулся бы самоотверженностью зайца, не ограничился бы обещанием, а сейчас бы помиловал. Но из всех хищников, водящихся в умеренном и северном климатах, волк всего менее доступен великодушию.

Однако ж не по своей воле он так жесток, а потому, что комплекция у него каверзная: ничего он, кроме мясного, есть не может. А чтобы достать мясную пищу, он не может иначе поступать, как живое существо жизни лишить. Одним словом, обязывается учинить злодейство, разбой.

Один человек отправился в странствие по торговым делам. Но счастье не сопутствовало ему, и он решил вернуться домой. В дороге он вынул сумку с пищей и остановился поесть. Мимо проходил голодный бедуин. Он пoклонился арабу и сказал:

-Я из твоей страны, а иду в Ирак.

Тот спросил:

- Нет ли у тебя известий о моей семье?

- Есть,-ответил бедуин.

- Как здоровье моего сына?

- Он в добром здравии, слава Аллаху.

- А его матери?

У одного человека был большой дом, а в доме была большая печь; а семья у этого человека была небольшая : только сам да жена.

Когда пришла зима, стал человек топить печь и сжёг в один месяц все свои дрова. Нечем стало топить, а холодно.

Тогда человек стал ломать двор и топить лесом из разломанного двора. Когда он сжёг весь двор, в доме без защиты стало ещё холоднее, а топить нечем. Тогда он влез, разломал крышу и стал топить крышей; в доме стало ещё холоднее, а дров нету. Тогда человек стал разбирать потолок из дома, чтобы топить им.

Служил Трезорка сторожем при лабазе московского 2-й гильдии купца Воротилова и недреманным оком хозяйское добро сторожил. Никогда от конуры не отлучался; даже Живодерки, на которой лабаз стоял, настоящим образом не видал: с утра до вечера так на цепи и скачет, так и заливается! Caveant consules! [Пусть консулы будут бдительны! (лат.)]

И премудрый был, никогда на своих не лаял, а все на чужих. Пройдет, бывало, хозяйский кучер овес воровать - Трезорка хвостом машет, думает: "Много ли кучеру нужно!" А случится прохожему по своему делу мимо двора идти - Трезорка еще где заслышит: "Ах, батюшки, воры!"

Видел купец Воротилов Трезоркину услугу и говорил: "Цены этому псу нет!" И ежели случалось в лабаз мимо собачьей конуры проходить, непременно скажет: "Дайте Трезорке помоев!" А Трезорка из кожи от восторга лезет: "Рады стараться, ваше степенство!.. хам-ам! почивайте, ваше степенство, спокойно... хам... ам... ам... ам!"

Давным-давно в одном городе на базарной площади каждый день появлялся слепой нищий и кричал заунывным голосом:

- Пусть каждый подаст мне милостыню и ударит по лицу! Прошу каждого дать мне милостыню и пощечину! Сейчас я расскажу историю, как жадность к богатству ослепила мои глаза и я перестал видеть белый свет...

И слепой рассказал такую историю:

- Меня зовут Абдулла, и родом я из Багдада. После смерти отца получил я немалое наследство, но был неразумен, ленив и быстро промотал все свое добро. Жена уговорила меня купить на последние деньги пару верблюдов. Стал я перевозить грузы и так жить. Понемножку копил деньги, стал богатеть, и через несколько лет в моем караване было уже восемьдесят верблюдов. Я перевозил товары из Багдада в Барсу и в другие большие города.

Однажды возвращался я с караваном домой в Багдад и на полпути остановился отдохнуть.

Все сердце у старого ворона изболело. Истребляют вороний род: кому не лень, всякий его бьет. И хоть бы ради прибытка, а то просто ради потехи. Да и само вороньё измалодушничалось. О прежнем вещем карканье и в помине нет; осыплют вороны гурьбой березу и кричат зря: "Вот мы где!" Натурально, сейчас - паф! - и десятка или двух в стае как не бывало. Еды прежней, привольной, тоже не стало. Леса кругом повырубили, болота повысушили, зверье угнали - никак честным образом прокормиться нельзя. Стало вороньё по огородам, садам, по скотным дворам шнырять. А за это опять - паф! - и опять десятка или двух в стае как не бывало! Хорошо еще, что вороны плодущи, а то кто бы кречету, да ястребу, да беркуту дань платил?

Начнет он, старик, младших собратий увещевать: "Не каркайте зря! не летайте по чужим огородам!" - да только один ответ слышит: "Ничего ты, старый хрен, в новых делах не смыслишь! нельзя, по нынешнему времени, не воровать.

Прослужил Ганс семь лет у хозяина и говорит ему:

— Хозяин, срок работы моей кончился; хочу я домой к матери вернуться, уплатите мне что полагается.

А хозяин отвечает:

Жил-был на свете крестьянский парень, звали его Гансом; захотелось его двоюродному брату сосватать для него богатую невесту. Посадил он Ганса на лежанку и велел хорошенько натопить печь. Затем принес он кувшин молока да большой каравай пшеничного хлеба, дал ему в руки новую блестящую денежку и говорит:

— Ганс, денежку эту ты держи покрепче, а пшеничный хлеб кроши в молоко, и сиди так, не сходя с места, пока я назад не вернусь.

Один купец хорошо поторговал на ярмарке и набил себе полную мошну золота и серебра. Собрался он домой возвращаться, — хотелось ему попасть домой до наступления ночи. Вот приторочил он дорожную суму с деньгами к седлу своего коня и поехал. К полудню отдыхал он в одном городке; собрался было ехать дальше, а тут подводит ему работник коня и говорит:

— Хозяин, а на задней-то левой ноге в подкове одного гвоздя не хватает.

— Ну и пусть себе не хватает, — ответил купец, — за шесть часов, которые мне остается проехать, подкова небось не свалится. Я тороплюсь.

После полудня, когда он спешился и снова решил накормить коня, входит в комнату работник и говорит:

Жили когда-то король и королева; они жили между собой в мире и согласии, и было у них двенадцать детей, но всё одни только мальчики. Вот и говорит раз король своей жене:

— Если тринадцатый ребенок, которого ты родишь, будет девочкой, то двенадцать мальчиков надо будет убить, чтобы у нее и богатства было больше и чтобы ей одной досталось все королевство.

И велел король сделать двенадцать гробов, наложить в них стружек, и лежало в каждом по маленькой подушечке; эти гробы были поставлены в потайной комнате, а ключ от нее он отдал королеве и велел ей никому о том не рассказывать.

Двенадцать работников день-деньской ничего не делали и вечером тоже себя утруждать не хотели. Вот легли они раз на травку и стали своей ленью похваляться.

Первый сказал:

— Да какое мне дело до вашей лени, — мне и своей-то хватит. Забота о себе — это главная моя работа; ем я немало, а пью и того больше. Съем я этак четыре обеда, затем попощусь маленько, пока голода не почувствую, — так-то оно для меня, пожалуй, лучше всего. Рано вставать — это не в моем обычае; если дело подходит к полудню, то найду я себе местечко где-нибудь поспокойнее. Позовет хозяин, а я будто и не слышу; позовет еще раз, а я подожду немного, пока он меня подымет, ну, и иду уж, конечно, медленно. Этак жить еще можно.

Три человека нашли кувшин, полный золота. Стали они думать, как разделить его, но никак не могли договориться. Тогда один из них сказал:

- У нас в ауле есть честный и справедливый старик. Пойдёмте к нему, попросим его разделить золото.

Пришли они к старику и сказали:

- Ты - честный старик, раздели это золото между нами по справедливости!

Жил-был бедный крестьянин, звали его Рак. Повез он однажды на двух волах телегу дров в город и продал их за два талера одному доктору. Стали с крестьянином расплачиваться, и как раз в это время доктор сидел за столом; увидал крестьянин, как вкусно тот ест и пьет, и крепко ему захотелось, чтоб и у него все было так же и чтоб сделался он тоже доктором. Постоял крестьянин маленько и спрашивает, не может ли он тоже доктором сделаться?

— О! — сказал доктор, — дело это, конечно, можно быстро устроить.

— А что же я должен для этого сделать? — спросил крестьянин.

Куда идешь?

— В Вальпе.

— И я в Вальпе, и ты в Вальпе; ну, пойдем вместе.

— А у тебя муж есть? Как мужа-то звать?

— Хам.

— И мой муж Хам, и твой Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; что ж, пойдем вместе.

— А ребенок у тебя есть? Он большой? Как его звать?

— Паршей.

— И моего Паршей, и твоего Паршей; мой муж Хам и твой Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; ну что ж, пойдем вместе.

— А нянька у тебя тоже есть? А как твою няньку зовут?

В старые годы, при царе Горохе это было: у умных родителей родился сын дурак. Еще когда младенцем Иванушка был, родители дивились: в кого он уродился? Мамочка говорила, что в папочку, папочка - что в мамочку, а наконец подумали и решили: должно быть, в обоих.

Не то, впрочем, родителей смущало, что у них сын дурак, - дурак, да ежели ко двору, лучше и желать не надо, - а то, что он дурак особенный, за которого, того гляди, перед начальством ответить придется. Набедокурит, начудит - по какому праву? какой такой закон есть?

Бывают дураки легкие, а этот мудреный. Вон у Милитрисы Кирбитьевны - рукой подать - сын Лёвка, тоже дурачок. Выбежит босиком на улицу, спустит рукава, на одной ножке скачет, а сам во всю мочь кричит: "Тили-тили, Левку били, бими-бими, бом-бум!" Сейчас его изымают, да на замок в холодную: сиди да посиживай!

Этой сказке вы, пожалуй, не поверите. Однако мой дедушка, рассказывая её, всегда говорил:

— Не всё в сказке выдумка. Есть в ней и правда. А то зачем бы стали люди её рассказывать?

Начиналась эта сказка так...

Однажды, в ясный солнечный денёк, стоял ёж у дверей своего дома, сложив руки на животе, и напевал песенку.

Пел он свою песенку, пел и вдруг решил:

"Пойду-ка я в поле, на брюкву посмотрю. Пока,— думает,— моя жена-ежиха детей моет да одевает, я успею и в поле побывать, и домой вернуться".

В 184* году я жил в одной из северных губерний России. Жил, то есть состоял на службе, как это само собой разумелось в то время. И при этом всякие дела делал: возлежал на лоне у начальника края, танцевал котильон с губернаторшей, разговаривал с жандармским штаб-офицером о величии России и, совместно с управляющим палатой государственных имуществ, плакал горючими слезами, когда последний удостоверял, что будущее принадлежит окружным начальникам.

Один царь строил себе дворец и перед дворцом сделал сад. Но на самом въезже в сад стояла избушка, и жил бедный мужик. Царь хотел эту избушку снести, чтобы она сад не портила, и послал своего министра к бедному мужику, чтобы купил избушку.

Министр пошел к мужику и сказал:

- Ты счастлив. Царь хочет твою избушку купить. Она десяти рублей не стоит, а царь тебе сто дает.

Мужик сказал:

- Нет, я избушку за сто рублей не продам.

Министр сказал:

Жила-была однажды бедная женщина, был у нее сын; очень ему захотелось по белу свету постранствовать, а мать ему на это и говорит:

— Да как же тебе странствовать идти? Ведь денег-то у нас вовсе нету, и на дорогу взять нечего.

А сын говорит:

— Я уж выход найду; буду идти да все время приговаривать: «Помалу, помалу, помалу».

Вот пробыл он в пути уже немалое время и все повторял: «Помалу, помалу, помалу». Подошел к избушке рыбака и говорит:

— Бог вам на помощь! Помалу, помалу, помалу.

— Что это ты, парень, говоришь «помалу»?

Была у одного короля дочь; она была необычайно красивая, но притом такая гордая и надменная, что ни один из женихов не казался для нее достаточно хорош. Она отказывала одному за другим да притом над каждым еще смеялась.

Велел однажды король устроить большой пир и созвал отовсюду, из ближних и дальних мест, женихов, которые хотели бы за нее посвататься. Расставили их всех в ряд по порядку, по чину и званию; впереди стояли короли, потом герцоги, князья, графы и бароны, и наконец — дворяне.

Добрый день, отец Голленте!

— Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

— А нельзя ли на вашей дочке жениться?

— Что ж, можно, ежели матушка Малько да брат Гогенштольц, сестра Кезетраут и красавица Катринелье согласны, то будь по-твоему.

— А где же матушка Малько?

— Сидит в коровнике и доит молоко.

Жила-была девочка, премиленькая, прехорошенькая, но очень бедная, и летом ей приходилось ходить босиком, а зимою — в грубых деревянных башмаках, которые ужасно натирали ей ноги.

В деревне жила старушка башмачница. Вот она взяла да и сшила, как умела, из обрезков красного сукна пару башмачков. Башмаки вышли очень неуклюжие, но сшиты были с добрым намерением, — башмачница подарила их бедной девочке. Девочку звали Карен.

Она получила и обновила красные башмаки как раз в день похорон своей матери. Нельзя сказать, чтобы они годились для траура, но других у девочки не было; она надела их прямо на голые ноги и пошла за убогим соломенным гробом.

В это время по деревне проезжала большая старинная карета и в ней — важная старая барыня. Она увидела девочку, пожалела и сказала священнику:

К Крестьянину на двор

Залез осенней ночью вор;

Забрался в клеть и на просторе,

Обшаря стены все, и пол, и потолок,

Покрал бессовестно что мог:

И то сказать, какая совесть в воре!

Какие чудные розы! — сказал солнечный луч. — И каждый бутон распустится и будет такой же чудной розой! Все они — мои детки! Мои поцелуи вызвали их к жизни!

— Нет, это мои детки! — сказала роса. — Я кропила их своими слезами!

— А мне так кажется, что они мои родные детки! — сказал розовый куст. — Вы же только крестные отец и мать, одарившие моих деточек кто чем мог.

Жил-был в одной деревне муж со своею женой, и была жена такая ленивая, что делать ничего никогда не хотела.

Даст ей муж что напрясть, бывало, а она пряжу не кончит. А если и напрядет, то не намотает, а оставит всю пряжу на гребне. Выбранит ее муж за это, а она спуску ему не даст и начнет говорить:

— Ой, да как же мне наматывать пряжу, если нет у меня мотовила! Ступай-ка сначала в лес да сделай мне мотовило.

— Ежели дело только за этим стало, — говорит муж, — я пойду в лес и принесу дерево для мотовила.

Был Гейнц лентяй, и хотя вся его работа состояла в том, чтоб гонять свою козу на пастбище, но все-таки, возвращаясь под вечер домой, он тяжело вздыхал после дневного труда.

— Это, по правде сказать, тяжелое бремя, — говорил он, — и утомительное занятие — из года в год до самой поздней осени гонять козу на поле. Если б по крайней мере можно было при этом полежать да поспать! Но где там! Надо поглядывать, чтоб коза не попортила молодых деревьев, чтоб не забралась через изгородь в сад или вовсе не убежала. Как тут можно быть спокойным и радоваться жизни?

Он уселся, собрался с мыслями и начал раздумывать, как бы ему освободиться от подобной обузы. Его размышления долго ни к чему не приводили, но вдруг он будто прозрел.

У одного человека к большой его радости родился сын. И он решил купить младенцу колыбель. Он отправился к плотнику, дал ему риал и сказал:

- Сделай для моего сына колыбель. Плотник ответил:

- Хорошо, приходи в будущую пятницу и бери ее. Дело было в четверг, значит, заказчику нужно было явиться через восемь дней. В пятницу он пришел к мастеру:

- Давай колыбель.

В некоторой стране жил-был либерал, и притом такой откровенный, что никто слова не молвит, а он уж во все горло гаркает: "Ах, господа, господа! что вы делаете! ведь вы сами себя губите!" И никто на него за это не сердился, а, напротив, все говорили: "Пускай предупреждает - нам же лучше!"

- Три фактора, - говорил он, - должны лежать в основании всякой общественности: свобода, обеспеченность и самодеятельность. Ежели общество лишено свободы, то это значит, что оно живет без идеалов, без горения мысли, не имея ни основы для творчества, ни веры в предстоящие ему судьбы. Ежели общество сознает себя необеспеченным, то это налагает на него печать подавленности и делает равнодушным к собственной участи. Ежели общество лишено самодеятельности, то оно становится неспособным к устройству своих дел и даже мало-помалу утрачивает представление об отечестве.

Сидел раз старик со своей старухой у бедной избушки, и захотелось им немного отдохнуть от работы. Вдруг подъезжает пышная, запряженная четверкой вороных карета, и выходит из кареты богато одетый господин. Крестьянин поднялся, подошел к господину и спрашивает: что, мол, будет ему угодно и чем он мог бы ему услужить. Незнакомец подал старику руку и говорит:

— Хотелось бы мне только всего — отведать разок деревенской пищи. Наварите мне картошки, как вы ее обычно приготовляете, а я сяду с вами за стол и с удовольствием поем.

Улыбнулся крестьянин и говорит:

— Вы, пожалуй, граф или князь, или даже сам герцог. У знатных людей иной раз является такая охота; ваше желанье будет исполнено.

Жил на свете сапожник. Денег у него совсем не было. И так он наконец обеднел, что остался у него всего только один кусок кожи на пару сапог. Выкроил под вечер он из этой кожи заготовки для сапог и подумал: "Лягу я спать, а утром встану пораньше и сошью сапоги". Так он и сделал: лег и уснул. А утром проснулся, умылся и хотел садиться за работу — сапоги шить. Только смотрит, а работа его уже готова — сшиты сапоги. Очень удивился сапожник. Он не знал даже, как такой случай можно объяснить.

В одной деревне жили два человека; обоих звали Клаусами, но у одного было четыре лошади, а у другого только одна; так вот, чтобы различить их, и стали звать того, у которого было четыре лошади, Большой Клаус, а того, у которого одна, Маленький Клаус. Послушаем-ка теперь, что с ними случилось; ведь это целая история!

Да, так вот, жил-был маленький Тук. Звали-то его, собственно, не Туком, но так он прозвал себя сам, когда еще не умел хорошенько говорить:

"Тук" должно было обозначать на его языке "Карл", и хорошо, если кто знал это! Туку приходилось нянчить свою сестренку Густаву, которая была гораздо меньше его, и в то же время учить уроки, а эти два дела никак не ладились зараз. Бедный мальчик держал сестрицу на коленях и пел ей одну песенку за другою, заглядывая в то же время в лежавший перед ним учебник географии. К завтрашнему дню задано было выучить наизусть все города в Зеландии и знать о них все, что только можно знать.

Наконец вернулась его мать, которая уходила куда-то по делу, и взяла Густаву. Тук — живо к окну да за книгу, и читал, читал чуть не до слепоты: в комнате становилось темно, а матери не на что было купить свечку.

Был мастер Пфрим человек маленький, худощавый, но бойкий, и не имел он ни минуты покоя. Его лицо, на котором торчал один только вздернутый нос, было рябое и мертвенно бледное, волосы седые и взъерошенные, глаза маленькие, они бегали у него беспрестанно по сторонам. Все он замечал, все всегда ругал, все знал лучше всех и во всем всегда был прав. Если он шел по улице, то всегда сильно размахивал руками, так что выбил раз у девушки ведро, в котором та несла воду, и оно взлетело высоко на воздух, и при этом он был облит водой.

Однажды стоял крестьянин-богач у себя во дворе и смотрел на свои поля и сады. Хлеба выросли густые, а деревья были полны плодов. Зерно прошлого урожая хранилось еще до сих пор в таких огромных кучах в амбаре, что закрома чуть не ломились под его тяжестью. Потом он направился на скотный двор, — там стояли откормленные быки, жирные коровы и блистающие, как золото, лошади. Наконец богач вернулся к себе в комнату и окинул взором железные сундуки, в которых хранились у него деньги. Он стоял так, разглядывая свои богатства, и вдруг кто-то громко к нему постучался. Но это был стук не в дверь его комнаты, а в дверь его сердца. Она открылась, и он услыхал голос, который ему сказал:

— Делал ли ты добро своим ближним? Замечал ли ты нужду бедняков? Делился ли ты своим хлебом с голодными? Был ли ты доволен тем, что у тебя есть, или ты желал иметь еще больше? — И сердце не замедлило ответить:

Пошел раз мужик к огороднику огурцы воровать. Подполз он к огурцам и думает:

"Вот дай унесу мешок огурцов, продам; на эти деньги курочку куплю. Нанесет мне курица яиц, сядет наведочкой, выведет много цыплят. Выкормлю я цыплят, продам, куплю поросеночка - свинку; напоросит мне свинка поросят. Продам поросят, куплю кобылку; ожеребит мне кобылка жеребят.

Была одна деревня, где жили всё сплошь одни только крестьяне-богатеи; и был один только среди них бедняк, звали они его Мужичком. Не было у него никогда коровы, да и денег на ее покупку тоже не было; а ему и жене его вот как хотелось бы ее иметь! Вот и говорит он ей однажды:

— Послушай, жена, мне пришла в голову добрая мысль: кум-то ведь наш столяр, пусть сделает он нам из дерева телочку да покрасит ее бурою краской, чтоб была она похожа на телят; со временем она подрастет, вот и будет у нас корова.

Жене это тоже понравилось. И смастерил им кум-столяр и выстругал телочку как следует; краской ее покрасил, как полагается, да устроил еще так, что и голову она наклоняла, будто пасется.

Вот на другое утро погнали коров пастись в поле, а Мужичок зазвал к себе пастуха и говорит:

— Видишь, есть теперь у меня телочка, да она еще мала, ее надо нести на руках.

Теперь-то я на пенсии живу. Ребята мои крепко настаивать стали:

- Посиди ты дома на старости лет. Гляди-ка, внуков у тебя, почитай, на целый взвод. Старшие уж выросли и на войне побывали. Пусть хоть младшие узнают, какие у людей дедушки бывают.

Добили-таки. С внучатами занимаюсь. Показываю им то - другое. Рассказываю тоже. Целой стайкой когда с приятелями своими налетят. Мне забавно, и ребятам, думаю, не без пользы. А все-таки тянет меня на завод-то. Нет-нет и сбегаешь поглядеть, как там по нынешнему положению правятся.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был прокурор, и было у него два ока: одно - дреманное, а другое - недреманное. Дреманным оком он ровно ничего не видел, а недреманным видел пустяки.

В этом царстве исстари так было заведено: как только у обывателя родится мальчик с двумя оками, дреманным и недреманным, так тотчас в ревизских сказках записывают: "У обывателя Куролеса Проказникова, на Болоте, уродился мальчишечка, по имени Прокурор". И потом ожидают, когда мальчишечка в совершенные лета придет.

Так было и тут. Не успел мальчишечка от земли вырасти, как ему сейчас же доложили:

- Пожалуйте!

- С удовольствием. Но в скором ли времени предвидится сенаторская вакансия?

Мужик унес из лавки куль пшеничной муки. Захотелось к празднику гостей зазвать, пирогами попотчевать. Принес домой муку да и задумался.

— Жена! — говорит он своей бабе.— Муки-то я украл, да боюсь — узнают! Спросят: отколь ты взял такую белую муку?

— Не кручинься, мой кормилец! Я испеку из нее такие пироги, что гости ни за что не отличат от ржаных!

Жил-был старик, у него была жена молодая. Повадился к ней в гости ходить парень, Тереха Гладкий. Опознал про то старик и говорит жене:

- Хозяйка, я был в лесу, Миколу Дуплянского нашел: о чем его ни попросишь — то и дает тебе.

А сам наутро побежал в лес, нашел старую сосну и залез к ней в дупло.

Был у одного барина холоп кабальный. Вот и вздумал этот холоп на Ивана Купалу, в самую ночь, сходить в лес, сорвать папоротник, чтобы клад достать.

Дождался он этой ночи, уложил барина спать и в одиннадцать часов пошел в лес.

Входит в лес. Раздался тут свист, шум, гам, хохот. Жутко стало, но он все ничего: хоть жутко, а идет. Глядит — черт на индейском петухе верхом едет. И это ничего: прошел холоп — слова не сказал.

В некотором царстве, некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем, жил-был досюль помещик. У помещика был кот, звали его Васька-Муська.

Помещик любил Ваську-Муську, и кот свою кошачью работу работал хорошо — в хлебных лабазах ловил крыс и мышей. Когда хозяин прогуливался, Васька-Муська мог нести во рту до фунта весом гостинец из лавки домой, и крепко любил его за это помещик — двадцать лет держал кота Ваську-Муську.

Жил-был газетчик, и жил-был читатель. Газетчик был обманщик - все обманывал, а читатель был легковерный - всему верил. Так уж исстари повелось на свете: обманщики обманывают, а легковерные верят. Suum cuique [Каждому свое (лат.)].

Сидит газетчик в своей берлоге и знай себе обманывает да обманывает. "Берегитесь! - говорит, - дифтерит обывателей косит!" "Дождей, - говорит, - с самого начала весны нет - того гляди, без хлеба останемся!" "Пожары деревни и города истребляют!" "Добро казенное и общественное врозь тащат!" А читатель читает и думает, что газетчик ему глаза открывает. "Такая, говорит, уж у нас свобода книгопечатания: куда ни взгляни - везде либо дифтерит, либо пожар, либо неурожай"...

Дальше - больше. Смекнул газетчик, что его обманы по сердцу читателю пришлись, - начал еще пуще поддавать.

В некотором царстве, в некотором государстве жил купец с купчихою; у него было двое детей: сын и дочь; дочь была такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, разве в сказке сказать. Пришло время - заболела купчиха и померла; а вскоре после того захворал и купец, да так сильно, что не чает и выздороветь. Призвал он детей и стад им наказывать:

- Дети мои милые! Скоро я белый свет покину, уж смерть за плечами стоит. Благословляю вас всем моим добром; живите после меня дружно и честно; ты, дочка, почитай своего брата, как отца родного, а ты, сынок, люби сестру, как мать родную.

Вслед за тем купец помер; дети похоронили его и остались одни жить. Все у них идет ладно и любовно, всякое дело сообща делают.

Пожили они этак несколько времени, и вздумалось купеческому сыну:

- Что я все дома живу? Ни я людей, ни меня люди не знают; лучше оставлю сестру - пусть одна хозяйничает, да пойду в военную службу. Коли бог даст счастья да жив буду - лет через десять заслужу себе чин; тогда мне от всех почет!

Призвал он свою сестру и говорит ей:

В некотором царстве, не в нашем государстве жил-был богатый купец, у него жена была красавица, а дочь такова, что даже родную мать красотой превзошла. Пришло время, купчиха заболела и померла. Жаль было купцу, да делать нечего; похоронил ее, поплакал-погоревал и стал на свою дочь засматриваться. Обуяла его нечистая любовь, приходит он к родной дочери и говорит:

Жил-был охотник, и было у него две собаки. Раз как-то бродил он с ними по лугам, по лесам, разыскивал дичи, долго бродил - ничего не видал, а как стало дело к вечеру, набрел на такое диво: горит пень, а в огне змея сидит. И говорит ему змея:

- Изыми, мужичок, меня из огня, из полымя; я тебя счастливым сделаю: будешь знать все, что на свете есть, и как зверь говорит, и что птица поет!

- Рад тебе помочь, да как? - спрашивает змею охотник.

- Вложи только в огонь конец палки, я по ней и вылезу.

Охотник так и сделал. Выползла змея:

- Спасибо, мужичок! Будешь разуметь теперь, что всякая тварь говорит; только никому про то не сказывай, а если скажешь - смертью помрешь!

Жила однажды девушка, была она красавица, да зато ленивая и нерадивая. Когда ей надо было прясть пряжу, она сердилась, если ей попадался какой маленький узелок на льняной пряже, она вырывала целый пучок прядева, бросала его наземь, словно отбросы какие-нибудь. А была у нее служанка, та была работящая, — подберет она выброшенный лен, очистит его, спрядет его тонко да так искусно; и вот выткала она себе из таких оческов красивое платье. А сватался за ленивую девушку один парень, и должны были праздновать свадьбу.

Жил-был пастушок, и был он за мудрые свои ответы, что давал на все вопросы, повсюду знаменит да известен. Услыхал о том и король той стороны и, тому не поверив, велел привести к себе мальчугана. И сказал он ему:

— Если ты сможешь ответить мне на три вопроса, то возьму я тебя к себе, и будешь ты мне вместо сына, будешь жить в моем королевском замке.

Мальчик спросил:

— А что это за три вопроса?

А король говорит:

Вот Петр Первый приезжает к кузнецу на лошади.

— Подкуй-ка мне коня! — говорит. — Только сделай подкову хорошую!

Стал кузнец подкову делать. Сделал подкову и подает ему:

— Что, хороша будет эта подкова?

Петр Первый усмехнулся:

— Хороша, да не совсем!

— Почему не совсем?

— Она, — говорит, — слабая!