Мне посоветовали съездить за зайцами к старому леснику Егору Ивановичу, и я, не теряя времени, после работы отправился на охоту.
Под утро я уже был в лесной сторожке, среди векового леса, за много километров от людского жилья.
Егор Иванович принял меня очень радушно.
— Вот только старухи моей дома нет, — огорчился он, — в деревню к сестре ушла. Ну, да мы и без неё управимся.
Он быстро согрел самовар, и мы уселись пить чай.
Я расспрашивал старика об охоте, о том, много ли зверя и птицы водится в этих лесах.
— Много, всего много, — приветливо отвечал хозяин.— А ты что, только дичью интересуешься или вообще до нашего лесного житья-бытья охотник?
— То есть как это? — не понял я.
— Да ведь охотники разные бывают, — пояснил старичок. — Одни хотят настрелять побольше, а другие — в лесу побывать, полюбопытствовать, как он растёт, какие звери, птицы в нём водятся.
Егор Иванович помолчал и добавил:
— Вот я, к примеру, большой охотник до леса. Иду по нему, а сам ко всему приглядываюсь — где какой следок, где царапину на стволе увижу или шерсти клочок, перо какое-нибудь на земле запримечу… Глядишь на эти лесные приметки, а сам разгадываешь, кто из зверей или птиц здесь побывал, что делал, куда на днёвку убрался. Пройдёшь утречком по лесу — про все лесные дела узнаешь, будто свежую газету прочтёшь. Это ведь тоже охота — в лесной грамоте уметь разобраться.
— Ах, вот ты про какую охоту говоришь, — сказал я. — Меня это всё очень интересует. Даже больше, чем дичь застрелить.
— Ну, тогда мы с тобой сразу поладим! — весело ответил лесник. — А то я, признаться, побаивался, что ты всех моих зайцев зараз перебьёшь, а на лесок-то и не посмотришь.
Мы допили чай и, одевшись, отправились на охоту.
Егор Иванович шёл впереди, приглядываясь к разным следам и следочкам, которыми был исчерчен весь снег.
— Ишь, сколько петель здесь понапутала!—указал он на след, похожий на кошачий, только поменьше.
След действительно петлял вокруг лесной дороги, по которой мы шли.
— Это ночью куница набегала, — пояснил старик. — Вчера по дороге сено из леса в деревню возили, натрусили семян, стебельков разных. Вот мыши за ними сюда и пожаловали, а куница — за мышами. Только что-то у неё охота, видно, не получилась,— добавил Егор Иванович.
— Почему ты думаешь? — спросил я.
— А если бы она мышей наелась, — отвечал лесник,— не стала бы зря снег месить. Живо бы куда-нибудь в дупло залезла — и на боковую.
След куницы неожиданно резко свернул с дороги. Он повёл прямиком на лесную поляну, окружённую молодыми берёзками.
— Ишь, куда стрельнула! — сказал старик.— Видно, что-то там заприметила али учуяла кого. Надо пойти взглянуть.
Мы тоже свернули с дороги и, пройдя несколько шагов, увидели на чистом снегу чёрные перья, пух и растерзанного тетерева.
— Вот кого она учуяла, — сказал Егор Иванович, поднимая с земли оторванное крыло. — Значит, вечером тетерева здесь на берёзах кормились, а потом в снег на ночь залезли. Семнадцать штук было, — добавил он, сосчитав пустые углубления в снегу.
Егор Иванович вынул из кармана перочинный нож, быстро обрезал им с тетеревиного крыла мясо, перья и бросил их; а косточку прочистил внутри тоненьким шильцем и спрятал в сумку.
— Зачем тебе? — удивился я.
— А кто знает, может, и пригодится, — ответил лесник.
Мы снова вышли на дорогу и отправились по ней дальше, пытаясь найти свежий заячий след. Но желанного следа всё никак не попадалось.
Мы уже подходили к лесной опушке. Впереди между стволами деревьев виднелся просвет укрытого снегом поля.
Вдруг Егор Иванович остановился и поманил меня к себе. Я осторожно подошёл.
— Вон лиса на поле мышкует, — тихо сказал лесник.
Действительно, невдалеке от опушки леса по полю бегала лисица. Она как будто играла: то приостановится, то приляжет, а потом — прыжок и уткнётся мордой в снег. На белом снегу она была очень красива со своим огненно-рыжим мехом, с пушистым, раздутым трубою хвостом.
Стараясь не шевелиться, я любовался этим ловким, нарядным зверем и, увы, напрасно сжимал в руках бесполезное ружьё. До лисы было не менее трёхсот шагов. На таком расстоянии дробовое ружьё убить не может.
Неожиданно Егор Иванович, сделав знак, чтобы я следовал за ним, опустился на снег и пополз к густому дубовому кусту, который виднелся впереди нас на опушке.
Я полз за лесником. Снег был влажный, мягкий. Совсем не шуршал, но зато, попадая в рукава или за ворот, он тут же таял. Это было очень неприятно. А главное, я не понимал цели нашего «путешествия». Зачем нужно ползти к кусту? Предположим, мы доберёмся до него так, что лиса нас не заметит. Но ведь от куста до лисы всё-таки далеко, стрелять невозможно. Что же, мы будем лежать в мокром снегу и ждать, не подбежит ли случайно лиса к нам на выстрел?
Наконец мы добрались до куста и залегли. «А дальше что будет?» — подумал я.
— Сейчас мы её, голубушку, подманим, — прошептал мне на ухо Егор Иванович.
Он очень осторожно слазил рукою в сумку и достал оттуда наш завтрак. Я недоумевал: неужели же он собирается подманить лису копчёной колбасой?
Но Егор Иванович отщипнул только крошечный кусочек хлеба и начал усиленно мять его в руках, а весь бутерброд он так же осторожно спрятал обратно в сумку. Размяв получше кусочек хлеба, сделав из него шарик, Егор Иванович достал из сумки тетеревиную косточку и залепил её с одного конца хлебом. Потом он проткнул залепленное отверстие тонкой соломинкой.
Закончив своё изделие, Егор Иванович шепнул мне, чтобы я приготовился стрелять. Сам же он взял косточку в рот и слегка подул в неё. Раздался тонкий
писк, будто запищала мышь. Старик подождал немного и пискнул погромче.
В ту же секунду лиса насторожилась и замерла на месте, чутко прислушиваясь.
Снова раздался мышиный писк. Лиса сделала прыжок в нашу сторону и лёгкими скачками помчалась прямо к лесной опушке.
Вот она уже в сорока, в тридцати шагах…
Я осторожно приподнимаю ружьё. Но стрелять лёжа неудобно, обязательно промахнусь.
«Э-э-э, будь что будет!» Я вскакиваю во весь рост и вскидываю к плечу ружьё.
От неожиданности лиса делает в воздухе замысловатое сальто и потом, прижав уши, во весь дух пускается наутёк.
Я целюсь. Выстрел. Лиса, кувыркнувшись, падает в снег.
Перегоняя друг друга, мы бежим к добыче.
— Хороша! Очень хороша! Как огонь горит! — любуется старичок лежащим на снегу огненно-рыжим зверем. — Ну, поздравляю с удачной охотой, — говорит он мне.
И вдруг, будто вспомнив о чём-то, торопливо идёт обратно к кусту.
— Куда ты? Или потерял что? — спрашиваю я. Егор Иванович, не отвечая, старательно ищет что-то в снегу.
— Нашёл! — радостно восклицает он, вынимая из снега затерявшуюся тетеревиную косточку.
Я вполне понимаю радость моего приятеля и тоже разделяю её.
Ведь для нас это не простая косточка. Сколько лесных происшествий связано с ней!
Егор Иванович идёт ко мне. Он весь в снегу, даже усы и борода покрыты белой сверкающей пылью, а на шапке — целый сугроб. В эту минуту он кажется мне вовсе не лесником, а сказочным дедом-морозом. В руках он держит крохотную волшебную дудочку-манилочку. Заиграет в неё и начнёт подманивать диких лесных зверей.
— Вот тебе на память, держи, — говорит «дед-мороз», протягивая мне свою дудочку-манилочку. — Береги её,— добавляет он, — да запомни, что в лесу на охоте и тетеревиная косточка иной раз может пригодиться.
