Для безлошадного, говорят, и осёл — скотина. А у многодетного бедняка Камала не было даже осла. Потому-то он и обрадовался так, будто выдал дочь за султана, когда после долгих просьб богатый родич согласился, наконец, дать ему трёх ослов — отвезти в город дрова на продажу.
— За ослов отвечаешь головой, за милость отработаешь у меня три месяца, — сказал родич.
Нагрузил Камал на ослов саксауловые дрова, весёлый-развесёлый отправился в дорогу.
Долог путь до города. Бредёт за ослами Камал, размышляет:
«Если дадут за дрова приличную цену, куплю овечку. У кого есть хоть одна овца, тот уже не нищий. Подоит жена овечку — накормит айраном ребят. А как объягнится овечка раз, и другой, и третий, появится у нас и жир в похлёбке, и шерсть на кошму, чтобы залатать юрту… Со временем, глядишь, заведу жеребёнка. Справедливы слова: «Не брезгуй жеребёнком, на лето он будет коньком». А конь — это крылья мужчины. Ведь пеший перед конным, что хворый перед здоровым. Сяду в седло — стану человеком. Вот когда заживёт Камал!..»
Так размечтался бедняк, что позабыл обо всём на свете и не заметил впереди небольшое болотце. Ему бы объехать стороной топкое место, а он погнал ослов прямо.
Тут и случилась беда: провалились ослы в трясину — сначала по брюхо, а там и до вьюка. Кинулся Камал их спасать, да чуть было и сам не пропал: чудом выбрался из грязи. В горячке успел ухватить лишь дорожную суму-коржун. А к ослам уже и не подступиться: только три головы на вытянутых шеях покачиваются над болотцем.
Сколько ни метался Камал подле топи, сколько ни звал на помощь — всё понапрасну: ни живой души вокруг…
А уже стало смеркаться. Упал бедняк ничком на землю и простонал:
— Ой-бой, хоть бы смерть моя явилась!
Только сказал — слышит над собой голос:
— Что тебе надобно, человек?
Похолодел Камал: что теперь будет? Приподнял голову, а перед ним всадник на статном коне.
Еле ворочая от страха языком, Камал пролепетал:
— Пожалей, смерть, неразумного Камала, не отбирай жизнь! Помоги мне лучше вытащить из болота ослов.
— Про каких ослов ты говоришь? Ну-ка, расскажи толком, что с тобой стряслось.
Рассказал Камал всё, как было, и снова молит:
— Не губи меня, смерть, отпусти проститься с женой, с детками. Как вернусь домой, родич всё равно за ослов свернёт мне шею.
Расхохотался всадник.
— Ой, Камал, Камал! Да как же ты не узнал меня! Не смерть я, а Алдар-Косе. Вовремя, вижу, я подоспел. Не горюй, приятель. Утро подарит свет, свет озарит дорогу.
Стреножили коня. Улеглись. Заснули.
С зарёй вскакивает на ноги Алдар, а Камал уже давно не спит: подперев щёки, печально глядит на болотце — с головой увязли за ночь ослы, только три пары ушей торчат из трясины.
Алдакен не любит ловить ртом жаворонков.
— Иди в степь, — приказывает он Камалу, — набери в свой коржун побольше заячьего помёта и поскорее возвращайся обратно.
Через короткое время вернулся Камал с полным коржуном.
— Теперь, — говорит Алдар, — садись на моего коня и шажком поезжай домой. Да смотри, не потеряй коржун! Не проедешь и полдороги, как заячий помёт в нём превратится в деньги. Не веришь? Если не сбудутся мои слова, владей моим конём. А если сбудутся, помни: ради такой удачи ты должен справить добрый той.
Ничего не понял Камал из слов Алдакена. Шутит он или говорит правду? Как может помёт превратиться в деньги? Неужели Алдар-Косе колдун? Чего только не мелют о нём, а про такое ещё слуха не было.
В растерянности и тревоге тронулся Камал в путь.
А Алдар примостился у самого болотца, где потонули ослы, и стал ждать. Всякий знает, уж если Алдакен ждёт, значит, чего-нибудь да дождётся.
В самом деле: ещё не высохла роса, как послышался издали звон бубенцов, рёв верблюдов, ржанье, мычанье, блеянье, людской говор и собачий лай, — движется по степи богатое кочевье. Впереди, оглядываясь на свои стада, гарцует на иноходце бай в шёлковом халате.
Наехал на Алдара-Косе.
— Что сидишь среди степи, как дурак?
— Дурак тот, — Алдар в ответ, — кто смотрит, да не видит, а что и видит, о том не смыслит. Вот ты и посуди, бай, кто из нас двоих дурак. А если говорить по-хорошему, то сижу я здесь не зря — сторожу свой посев.
— Что ж ты посеял?
— Погляди на всходы, авось сам догадаешься. — И Алдар указал рукой на болотце.
Бай поглядел, наморщил лоб, протёр глаза.
— Ослиные уши? Почему ослиные уши торчат из грязи?
— Эх, бай! Не про тебя ли сказано: «Лучше не иметь скота, чем не иметь ума». Ослиные уши — это же и есть всходы того, что тут посеяно. Я, дорогой мой, как видишь, возделываю ослов. Вчера только посеял ослиные зёрна, а сегодня вон уже какие вытянулись ростки!..
Бай недоверчиво покосился на Алдара, потом на болотце.
— Сорок лет живу на свете, — сказал он, — знаю, что оседлые люди сеют хлопок и пшеницу, просо и ячмень. Но чтобы можно было возделывать ослов… об этом слышу впервые.
— Не удивляйся, бай, всё знать невозможно. Сказать — «всё знаю», всё равно что сказать — «погибаю». Я, признаться, сам ничего не ведал об ослиных зёрнах, пока не свёл меня аллах с одним добрым человеком. Камалом его звать. Едет на родину из Багдада, везёт с собой оттуда целый коржун чудесных зёрен. С великим трудом и опасностями он их добыл. Встретились мы с Камалом вчера на этом месте, разговорились, и он показал мне свои семена. Странный у них, скажу тебе, вид: точь-в-точь заячьи шарики. Да ведь коня ценят не за масть, а за резвость. Выпросил я у Камала горсточку зёрен и кинул их в грязь. Думал, пустое это дело, а смотри-ка, какие побеги за одну только ночь вымахали! Через неделю будет у меня табун ослов. Захочу — продам, захочу — себе оставлю. Об одном печалюсь: не было у меня денег купить весь коржун. Сто червонцев просил за него Камал. За бесценок отдавал. На сотню червонцев можно было бы нажить тысячу…
«Повезло безбородому, пусть бы его придушила албасты, — думает бай, — да не смог он ухватить своё счастье целиком. Мне бы повстречать Камала!»
И говорит:
— Алдакен, душа моя, захотелось и мне по твоему примеру возделывать ослов. Как бы разжиться ослиными зёрнами? Скажи, в какую сторону поехал Камал? И хорош ли у него конь?
— Конь у Камала не плох, да твой лучше, — отвечал Алдар-Косе. — Скачи прямо, к полудню настигнешь Камала. Передай ему мой салем и скажи, что я жив, здоров и, как обещал, непременно буду у него на тое. Благополучно тебе кочевать, бай!
Поднял бай коня на дыбы — и был таков.
Смеётся ему вслед Алдакен:
— Чтоб за тобой так горе гналось, как ты, жадина, гонишься за заячьим помётом!
Ровно в полдень бай догнал верхового с коржуном.
— Ты Камал? — гаркнул он, заезжая наперёд.
— Я, — оробел Камал.
— Слушай, Камал, мне всё известно про тебя и про твой коржун…
У Камала душа ушла в пятки. «Ну, — думает, — вот она — новая беда! Спасаясь от дождя, попал я под снег…»
— Покупаю коржун! — продолжал бай. — Ты, говорили мне, просишь за него сто червонцев? Не будем торговаться. Вот тебе деньги. Давай коржун!
Камал и опомниться не успел, как кошель с деньгами уже был у него в руках, а коржун лежал на спине байского иноходца.
— Прощай, Камал! — помахал камчой обрадованный бай, заворачивая коня. — А когда увидишься с Алдаром-Косе, передай ему, что я достиг, чего желал. Пусть позлится, что коржун достался не ему!
Сказал — и скрылся.
А через несколько дней в новой чистой и просторной юрте Камала шёл радостный той. Было теперь чем угостить друзей недавнему бедняку!
Полная юрта набралась гостей, да ещё и подле юрты расстелили для них белые узорчатые кошмы.
Явился на той и Алдар-Косе. Как старшего брата после долгой разлуки, встретил его Камал.
— Как мне тебя благодарить, друг Алдакен? — говорил он со слезами. — Ты спас мне жизнь, ты одарил мою семью счастьем!
— За что меня благодарить, Камал? — улыбался Алдар-Косе. — Тебе в руки попали не мои деньги. А бай хоть и потратился немного на тебя, да что его жалеть: «Сытый конь враз не похудеет». Пускай помнит, дурачина: «Кто накидывается на варево, обжигает рот».
И под громкий хохот Алдар-Косе рассказал гостям Камала, как он одурачил бая.
На другой день вся степь повторяла этот рассказ. Не дошёл он только до бая, что купил «ослиные зёрна». Бай в это время тайком от всех сидел у болота и ждал, когда же наконец из грязи появятся всходы ослов.
