Жил на свете один царь. Долго он был бездетным, и только в старости у него родился сын. Царь дрожит над сыном — как бы кто не сглазил, не погубил его. Запрятал он сына в высокой башне, там и поят его, там и кормят, никуда не выпускают.
Так и растет царевич взаперти.
Полюбился царевич солнцу. Взойдет оно утром и тотчас озарит башню царевича, пошлет ему первый свой луч прямо в глаза и разбудит. Встанет юноша, оденется, умоется, подойдет к окошку, взглянет на солнце и зевнет. Обидно это солнцу, но любит оно юношу и терпит.
Долго терпело солнце эту обиду от любимца, но наконец разгневалось, ударило в царевича и окаменило его. Днем каменеет царевич, ночью оживает.
Горюет царь, выстроил в дремучем лесу прекрасный храм, уложил в нем сына. Пришла ночью в храм девушка и осталась у царевича. С той же ночи понесла она, а как пришло время родить, сказал ей царевич:
— Иди к моему отцу, попроси хоть в курятник какой тебя уложить.
Пошла она к царю, попросила — дали ей место в пустом гусятнике, и родила она там сына. Ночью пришел царевич, приник к щели и спрашивает:
— Иасаман-гулисаман, как-то ты и как мой сын?
— В соломе сын твой, и в соломе я, — ответила жена.
С болью в душе ушел царевич.
Узнал царь, что ночью приходил сын, велел перенести невестку в лучшие покои и уложить в пух и парчу. Во вторую ночь пришел царевич, приник к дверям.
— Иасаман-гулисаман, как-то ты и как мой сын?
— В пуху сын твой, и в парче я, — ответила жена.
Обрадованный ушел царевич.
Захотелось царю увидеть сына, и велел он невестке: «Когда придет муж, попроси его войти, подать тебе воды».
На третью ночь пришел царевич, приник к двери.
— Иасаман-гулисаман, как-то ты и как мой сын?
— В пуху сын твой, и в парче я, — сказала жена, — войди, подай нам воды.
Царевич вошел, окружили его родные, давай ласкать и целовать.
Застало его утро, окаменел царевич. Окаменел и не оживает уж ни днем, ни ночью — не надо бы ему дожидаться рассвета. Убиваются и жена, и родные, да уж что делать?
А царев внук растет не по дням, а по часам. Однажды, играя на берегу реки, запустил он камнем и разбил кувшин у одной старушки. Обернулась старушка.
— Проклясть не прокляну тебя, и так несчастлив дед твой, но лучше бы пошел ты, поискал, чем отцу помочь.
Задумался парень. Идет к матери.
— Что ты приуныл, генацвале? — говорит мать.
— Где мой отец? — спрашивает сын.
Загрустила мать.
— Вот видишь камень, это и есть твой отец, — и рассказала все сыну.
Сказал сын:
— Пойду отыщу мать солнца, упрошу помочь, — и пошел.
Шел, шел, видит в поле пахарей: и плуги, и ремни, и хомуты, и вся упряжь — все из одного железа; запрягли они девять пар волов, бьют, гонят, убивают скот, сами все потом обливаются, а пользы никакой.
— Привет вам!
— И тебе привет! Куда путь держишь?
— Ищу мать солнца.
— Зачем?
Рассказал юноша все. Взмолились пахари:
— Будь другом, узнай, что за напасть такая, за что нам такая мука — никак землю не вспашем.
— Ладно, узнаю, — сказал юноша и пошел.
Шел, шел, видит: пастухи стерегут овец, а овцы еле двигаются, шерсть у всех до земли, еле волокут ее, от жары все погибают.
— Привет вам!
— И тебе привет! Куда путь держишь?
— Ищу мать солнца.
Взмолились пастухи:
— Будь другом, узнай, что нам делать, видишь — гибнем, вовсе рабами черта стали.
— Ладно, узнаю.
Заночевал юноша у пастухов, поутру отправился дальше.
Шел, шел, видит — олень. Мордой олень уткнулся в землю, а рога до неба доросли: стоит, двинуться не может.
Попросил юноша:
— Дай подняться по твоим рогам на небо.
— Хорошо, — говорит олень, — только узнай, что мне делать, как избавиться от рогов, — погибаю.
— Ладно, узнаю.
Взобрался мальчик по рогам, дошел до матери солнца.
— Какая нужда привела тебя, сынок? — спросила та.
Он рассказал:
— Солнце окаменило моего отца, хочу узнать, как помочь ему, научи!
— Это нетрудно, сынок, — сказала мать солнца, — подожди, вернется сын — выспрошу.
Дунула мать солнца на парня, обратила его в луковицу и под тахту забросила.
Вернулось солнце. Сказала мать:
— Сын мой, день-деньской ходишь по миру, а ничего не расскажешь, что на свете делается.
— Что ж, расскажу, мать. Вот у одного царя был единственный сын, полюбился он мне, каждое утро, как взойду, засылаю ему первые мои лучи, а он вставал, одевался и зевал прямо в лицо мне. Терпел я, терпел, убить — пожалел, но ударил его — и стал он камнем. Быть бы кому, снести ему воды после моего омовения, окропить его — тотчас оживет.
…Есть еще пахари на земле. Вся упряжь у них железная, девять пар волов в упряжи, бьют они животных, гонят, да те еле один плуг волокут, где им еще землю вспахать? Быть бы кому, сказать им, чтобы все сделали из дерева, только лемехи у плуга железные, а упряжь из ремней или веревок, — тогда вспашут на славу.
…Есть еще пастухи на земле. Овцы у них еле шерсть волокут, от жары гибнут. Быть бы кому, сказать им, чтоб завели железные ножницы и дважды в год стригли овец, — и шерсть им пригодится, и овцы поправятся и расплодятся.
…Есть еще на земле олень. Как родился, все растут и растут у него рога, уж до неба доросли. Быть бы кому, сказать ему, чтоб напился майской воды да взмахнул головой, все старые рога опадут...
Настало утро, встало солнце, умылось, ушло, — а мать солнца собрала воды в кувшин и отдала мальчику.
Спустился он по рогам оленя и научил его:
— Напейся майской воды да взмахни головой, — все старые рога отпадут.
Олень так и сделал и избавился от рогов.
Потом юноша пошел к пастухам и научил их, что делать. Пастухи сделали железные ножницы, остригли овец — шерсть пригодилась, и овцы поздоровели.
Пришел юноша к пахарям, научил их, как учило солнце. Сделали они деревянные плуги, деревянные хомуты, волосяную упряжь, только лемехи оставили железные. Потянули быки — всю землю разворотили. И пахари насытились, и скот отошел.
Принес юноша домой солнечную воду, обрызгал отца и оживил его.
И был у всех большой праздник на все царство.
