Был в минувшие время город позади гор Испаханских, называемый Зеленым городом, и был там царь по имени Сулейман-шах. И был он щедр, благодетелен и справедлив, прямодушен, достоин и милостив. И путники отовсюду шли к нему, и слава о нем распространилась во всех концах и странах света. И он провел, царствуя, долгое время, в спокойствии и величии, но только не имел потомства и жен. И был у него везирь, близкий к нему по свойствам в отношении щедрости и даров, и случилось так, что в один день среди дней он послал за своим везирем и призвал его пред лицо свое и сказал: «О везирь, поистине стеснилась моя грудь и истомилось терпение и ослабела моя стойкость, так как я без жены и ребенка, и не таков путь царей, правящих над людьми — и эмиром и бедняком, — ибо они радуются, оставив детей, и умножается ими число их и сила.
Сказал пророк, — да благословит его Аллах и да приветствует: «Женитесь, плодитесь, размножайтесь: я буду хвалиться вами перед пародами в день воскресенья». Каково же твое мнение, о везирь? Посоветуй мне какой-нибудь разумный способ».
И когда везирь услышал эти слова, из глаз его полились, струясь, слезы, и он воскликнул: «Далеко от меня, о царь времени, чтобы заговорил я о том, что присуще всемилостивому! Или ты хочешь, чтобы я вошел в огонь из-за гнева владыки всесильного? Купи невольницу». — «Знай, о везирь, — отвечал ему царь, — что когда царь купит невольницу, не зная ее родами по ведая ее племени — неизвестно ему, низкого ли она происхождения, чтобы ему отстранить ее, или она из почтенной среды и может стать его наложницей. А когда он придет к обладанию ею, она может понести от пего, и окажется дитя лицемером, притеснителем и кровопроливцем. И невольница будет подобна болотистой земле: если посадить на ней растение, оно скверно вырастет и плохо укрепится. И такое дитя подвергнется гневу своего владыки, не делая того, что он повелевает и не сторонясь того, что он запрещает. И не буду я никогда этому причиной, купив невольницу, а желаю, чтобы ты посватал мне девушку из царских дочерей, род которой был бы известен и красота прославлена. Если ты укажешь мне знатную родом и благочестивую девушку, дочь мусульманских владык, я к ней посватаюсь и женюсь на ней в присутствии свидетелей, чтобы досталось мне благоволение господа рабов». «Поистине, Аллах исполнил твою нужду и привел тебя к желаемому, — отвечал везирь. — Знай, о царь, — сказал он, — до меня дошло, что у царя Зар-шаха, владыки Белой земли, есть дочь превосходной красоты, описать которую бессильны слова и речи. И не найти ей подобия в наше время, так как она совершенна до пределов — со стройным станом, насурьмленными глазами, длинными полосами, тонкими боками и тяжелыми бедрами, и, приближаясь, она искушает, а отворачиваясь, — убивает. И она захватывает сердце и око, как сказал о ней поэт:
О стройная! Стан ее ветвь ивы смутит всегда.
Ни солнце, ни серп лупы не сходны с лицом ее.
Слюна ее — словно мед, что смешан с пьянящим был
Вином, и в устах ее жемчужин нанизан ряд.
И станом стройна она, как гурия райская,
Прекрасно лицо ее, и темны глаза ее.
И сколько убитых есть, погибших в тоске по ной!
Кто любит ее, тех путь опасен и страха поли.
Живу я — она мне смерть — назвать не хочу ее! [173] —
Умру без нее, так жизнь не будет щедра ко мне».
И, окончив описание этой девушки, везирь сказал царю Сулейман-шаху: «По-моему, о царь, тебе следует послать к отцу ее посланца, понятливого, сведущего в делах и испытанного превратностями судьбы, чтобы он уговорил со отца выдать ее за тебя замуж, ибо ей нет соперниц и в дальних землях, ни в ближних, и подлинно достанется тебе ее красивое лицо и будет доволен тобою великий господь. Дошло ведь, что пророк — да благословит его Аллах и да приветствует! — сказал: «Нет монашества в исламе».
И тут пришла к царю полная радость, и грудь его расширилась и расправилась, и прекратилась его забота и горе, и он обратился к везирю и сказал: «Знай, о везирь, что никто не отправится для этого дела, кроме тебя, из-за совершенства твоего ума и твоей благовоспитанности. Пойди же в твое жилище, закончи твои дела и соберись завтра, чтобы посватать за меня эту девушку, которой ты занял мой ум. И не возвращайся ко мне иначе, как с нею!» И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
А затем везирь отправился в свое жилище и приказал принести подарки, подходящие для царей: дорогие камни, пенные сокровища и другое из того, что легко на вес, по тяжко по цене, и арабских копиий, и давидовы кольчуги [174], и сундуки с богатствами, описать которые бессильны слова.
И их нагрузили на мулов и верблюдов, и везирь поехал, а с ним сто белых рабов и сто черных рабов и сотня рабынь, и развернулись над его головой знамена и стяги. А царь повелел ему приехать обратно через малый срок времени. И после отъезда везиря царь Сулейман-шах был как на огневых сковородках, захваченный любовью к царевне и ночью и днем.
А везирь днем и ночью свивал под собою землю, в степях и пустынях, пока между ним и тем городом, куда он направился, не остался один лишь день. И тогда он остановился на берегу реки и, призвав одного из своих приближенных, велел ему отправиться скорее к царю Захр-шаху и уведомить царя о его приезде.
И приближенный ответил: «Слушаю и повинуюсь!» И поспешно отправился в тот город, и, когда он прибыл туда, случилось так, что во время его прибытия царь Захр-шах сидел в одном из мест для прогулок перед воротами города. И царь увидел гонца входящим и понял, что это чужеземец. Он приказал привести его пред лицо свое, И, явившись, посланец рассказал ему о прибытия везиря величайшего царя Сулейман-шаха, владыки зеленой земли и гор Испаханских. И царь Захр-шах обрадовался и сказал посланному: «Добро пожаловать!» И взял его и отправился во дворец. «Где ты покинул везиря?» — спросил он его, и гонец сказал: «Я покинул везиря в начале дня на берегу такой-то реки, и завтра он прибудет к тебе, — да продлит Аллах тебе навсегда свою милость и да помилует твоих родителей!» И царь Захршах приказал одному из своих везирей взять большую часть его приближенных, царедворцев, наместников и вельмож царства и выйти с ними навстречу прибывшему, в знак уважения к царю Сулейман-шаху, так как приказ его исполнялся по всей земле.
Вот что было с царем Захр-шахом. Что же касается везиря, то он оставался на месте до полуночи, а потом тронулся, направляясь к городу, и, когда заблистало утро и засияло солнце над холмами и равнинами, он не успел опомниться, как везирь царя Захр-шаха, его царедворцы, вельможи правления и избранные сановники царства явились к нему и встретились с ним на расстоянии нескольких фарсахов от города. И везирь убедился, что его нужда будет исполнена, и приветствовал тех, кто встретил его, а они непрестанно шли впереди него, пока не прибыли ко дворцу царя и не дошли, предшествуя ему, до седьмого прохода, — а это было место, куда не въезжал верховой, так как оно было близко от царя. И везирь спешился и шествовал на ногах, пока не дошел до высокого портика, а на возвышении под этим портиком было мраморное ложе, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и стояло оно на четырех ножках из слоновых клыков. И на ложе этом была атласная зеленая подушка, обшитая червонным золотом, а над ложем возвышался шатер, расшитый жемчугом и драгоценными камнями, и царь Захр-шах сидел на этом ложе, и вельможи стояли перед ним.
И когда везирь вошел к нему и оказался пред лицом его, он укрепил свою душу и освободил свой язык, проявив красноречие везирей и заговорив словами велеречивых...»
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восьмая ночь
Когда же настала сто восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь царя Сулейман-шаха вошел к дарю Захр-шаху, он укрепил свою душу, освободил свой язык и проявил красноречие везирей и заговорил словами велеречивых и указал на царя тонким указанием, произнеся такие стихи:
«Он явился к нам, изгибая нежно в одеждах стан,
И росой щедрот омочил он плод и сорвавших плод.
Он чарует пас, и бессильны чары и ладанки
Против взглядов глаз, нам колдующих волшебством своим.
Не корите же — ты скажи хулящим, — поистине,
Во всю жизнь мою я любви к нему не могу забыть,
И душа моя, обманув меня, лишь ему верна,
И ночной покой тяготится мною, любя его,
Только ты, о сердце, со мной теперь из сочувствия, —
Пребывай же с ним и оставь меня в одиночестве.
Ничего ушам неохота слышать теперь моим;
Лишь хвалам Захр-шаху стремлюсь внимать я со всех сторон.
Этот царь таков, что когда всю жизнь ты истратил бы
За один лишь взгляд на лицо его, ты богат бы был,
А когда б решил помолиться ты за царя того,
Ты увидел бы, что с тобою все говорят: «Аминь!»
Обитатели всех земель его! Правоверными
Не сочту я тех, кто покинет их, в край другой стремясь».
Когда везирь окончил эти нанизанные стихи, царь Захр-шах приблизил его к себе и оказал ему крайнее уважение. Он посадил его с собою рядом, улыбнулся ему в лицо и почтил его ласковыми речами, и они просидели так до утренней поры, и потом подали трапезу в этом же портике, и они ели, пока не насытились, а затем трапезу убрали, и все, кто был в этом покое, вышли и остались только приближенные. И когда везирь увидел, что покой опустел, он поднялся на ноги и восхвалил царя и поцеловал землю меж его рук, а потом сказал: «О великий царь и грозный господин, я направился к тебе и явился ради дела, которое даст тебе мир, добро и счастье. Я пришел к тебе как посланный и сват и хочу получить твою дочь, знатную родом и племенем, для царя Сулейманшаха, справедливого, прямодушного, милостивого и благодетеля, владыки этой земли и гор Испаханских. Он прислал тебе многочисленные дары и дорогие редкости и желает стать твоим зятем. А ты, стремишься ли ты также к этому?»
И он умолк, ожидая ответа. И когда царь Захр-шах услышал эти слова, он поднялся на ноги и облобызал чинно землю, и присутствующие удивились смирению царя перед послом, и ошеломлен был их разум. А потом царь восхвалил высокого и милостивого, и сказал, продолжая стоять: «О великий везирь и благородный господин, послушай, что я скажу. Мы — царя Сулейман-шаха подданные, и породниться с ним для нас почетно, и мы жаждем этого. Моя дочь — служанка из служанок его, и величайшее желание мое, чтобы стал он моей поддержкой в нужде и опорой». И потом он призвал судей и свидетелей, и они засвидетельствовали, что царь Сулейман-шах уполномочил своего везиря заключить брак. И царь Захр-шах Заключил договор своей дочери, предовольный.
А потом судьи утвердили брачный договор и пожелали супругам успеха и удачи, и тогда везирь поднялся и велел принести доставленные им подарки и дорогие редкости и дары и поднес все это царю Захр-шаху, а после того царь принялся снаряжать свою дочь, оказывая везирю уважение, и собрал на свои пиры и великих и низких.
И он устраивал торжества два месяца, не упустив ни чего, что радует сердце и око. И когда все нужное для невесты было полностью готово, царь приказал выставки шатры.
Их разбили вне города и сложили материи в сундуки и приготовили румийских невольниц и прислужниц-турчанок, а царь отослал вместе с невестой ценные сокровища и дорогие камни. И, кроме того, он сделал ей носилки из червонного золота, вышитые жемчугом и драгоценностями, и назначил для одних этих носилок двадцать мулов, чтобы их везти. И стали эти носилки подобны горнице среди горниц, и владелица их была точно гурия из прекрасных гурий, а купол над ними напоминал светлицу из райских светлиц. И сокровища и богатства увязали, и они были нагружены на мулов и верблюдов. И царь Захршах проехал с отъезжающими расстояние в три фарсаха, а потом он простился с везирем и с теми, кто был с ним, и вернулся в родной город, радостный и спокойный. А везирь поехал с царской дочерью и непрестанно проезжал остановки и пустыни...»
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто девятая ночь
Когда же настала сто девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь отправился с дочерью царя и поехал, непрестанно проезжая остановки и пустыни и ускоряя ход и ночью и днем, пока между ним и его страною не осталось три дня пути. И тогда он послал человека, чтобы известить царя Сулейман-шаха о прибытии невесты. И гонец поспешно поехал и, прибывши к царю, сообщил ему, что невеста прибыла. И царь обрадовался и наградил посланца и велел войскам выходить в великолепном шествии навстречу невесте и тем, кто с нею, в знак уважения, и чтобы они были в лучших одеяниях и развернули бы над головам знамена.
И войска исполнили его приказание. И глашатай закричал, чтобы в городе не оставалось ни девушки-затворницы, ни почитаемой госпожи, ни разбитой старухи, которая бы не вышла встречать невесту. И они все вышли навстречу ей, и знатные среди них старались ей услужить. Они сговорились отвести ее к ночи в царский дворец, а вельможи царства решили украсить дорогу и стояли, пока невеста не проследовала мимо, в предшествии евнухов, и невольницы шли перед нею. И одета она была в платье, которое дал ей отец. Когда она приблизилась, войска окружили ее, справа и слева, и носилки с нею двигались до тех пор, пока не достигли дворца. И никого не осталось, кто бы не вышел посмотреть на нее, и начали бить в барабаны, играть копьями и трубить и трубы. И вокруг веял аромат благовоний, и трепетали знамена, и кони неслись вперегонку, пока шествие не прибыло к воротам дворца.
И слуги поднесли носилки к потайной двери, и местность осветилась блеском царевны, и во все стороны засияли драгоценности, украшавшие ее. А когда подошла ночь, евнухи открыли вход в палатку и встали вокруг входа, а потом пришла невеста, и она, среди рабынь, была как месяц среди звезд, или бесподобная жемчужина между нанизанным жемчугом.
И она вошла внутрь шатра, где ей поставили мраморное ложе, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и села на это ложе, и тогда вошел к ней царь (а Аллах заронил в его сердце любовь к девушке) и уничтожил ее девственность, и прошло тогда его волнение и угнетенность.
И он пробыл подле нее около месяца, и она понесла от него в первую же ночь, а когда месяц окончился, царь вышел и сел на престол своего царства и справедливо судил своих подданных, пока не исполнились ее месяцы.
А в конце последней ночи девятого месяца, на заре, пришли к ней потуги, и она села на кресло разрешения. И Аллах облегчил ей роды, и она родила мальчика, на котором блестели признаки счастья. И когда царь услышал о сыне, он обрадовался великой радостью и подарил возвестившему об этом большие деньги и, счастливый, отправился к мальчику и поцеловал его меж глаз, радуясь его чудной красоте. И на нем оправдались слова поэта:
Крепостям величия послал Аллах в этом юноше
Льва сурового, и звезду послал небесам властей.
Его видеть рад и престол царя, и копья зубец,
И толпа людей, и войска в рядах, и лань быстрая.
Не сажай его на грудь женщины — ведь поистине
Он найдет потом спину лошади более легкою.
Отлучи его от груди ее — он найдет потом
Кровь врагов своих самым сладостным из напитков всех.
И затем няньки взяли этого младенца, обрезали ему пуповину, насурьмили ему глаза и назвали его Тадж-альМулук-Харан [175]. И был он вскормлен сосцом изнеженности и воспитан в лоне счастья.
И дни беспрестанно бежали, и годы шли, пока не стало ему семь лет, и тогда царь Сулейман-шах призвал ученых и мудрецов и повелел им обучать своего сына чистописанию, мудрости и вежеству. И они провели за этим несколько лет, пока мальчик не научился тому, что было нужно. И когда он узнал все, что требовал царь, тот взял его от законоведов и учителей и привел ему наставника, чтобы тот научил его ездить на коне. И наставник обучал его этому, пока ему не стало четырнадцать лет. И когда юноша выезжал за каким-нибудь делом, все, кто его видели, были очарованы...»
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто десятая ночь
Когда же настала сто десятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Тадж-аль-Мулук-Харан, сын царя Сулейман-шаха, стал искусен в езде на коне и превзошел людей своего времени крайней прелестью, и он был так прекрасен, что когда он выезжал по какому-нибудь делу, все, кто его видели, очаровывались им. И о нем слагали стихи и благородные люди позорились, влюбляясь в него, такою он отличался сияющей красотой, и сказал о нем поэт:
Обнялись мы с ним, и упился я его запахом:
Он — младая ветвь, что напоена ветром веющим.
Точно пьяный он, что вина не выпил, а только лишь
От пьянящей влаги слюны его охмелел он вдруг.
Оказалась прелесть, вся полностью, им плененною,
И поэтому все сердца пленил этот юноша.
Я клянусь Аллахом, забвение не придет на ум,
Пока жизни цепь тяготит меня, да и позже нет.
Если жив я буду-то буду жив, лишь любя его,
А умру — так смерть от любви придет, — как прекрасна смерть!
А когда ему стало восемнадцать лет, зеленый пушок пополз по родинке на его румяной щеке и украсило ее родимое пятно, подобное точке амбры, и юноша похищал умы и взгляды, как сказал о нем поэт:
Он преемником по красе своей стал Иосифу
И влюбленных всех устрашает он, появившиеся.
О, постой со мной и взгляни, — быть может, увидишь ты
На щеке его халифата знак — знамя черное [176].
Или, как сказал другой:
Не увидят очи прекраснее твои зрелища,
Среди всех вещей, что увидеть могут люди,
Чем то пятнышко, еще юное, на щеке его
Разрумяненной, ниже глаз его столь черных.
Или, как сказал другой:
Дивлюсь я на роднику — огню она молится.
Как маг, во щеки не жжет, в неверье упорная.
Еще удивительней посланник в глазах его,
Что знаменья подтвердит, хоть, право, волшебник он.
Но вовсе не свежим пухом блещет щека его,
А желчью из лопнувших с тоски по нем печеней.
Или, как сказал другой:
Я дивлюсь вопросам людей разумных, в какой земле
Вода жизни пьется и где течет поток ее.
Ее вижу я: на устах газели изнеженной,
Чьи так сладки губы и свеж пушок, на них выросший.
И дивлюся я, если б встретил Муса на месте том,
Этих струй поток он не вытерпел бы наверное.
И когда он сделался таким и достиг возраста мужей, его красота еще увеличилась. А затем у Тадж-аль-МулукаХарана появились любимцы и друзья, и всякий, кто стремился к нему приблизиться, надеялся, что юноша станет султаном после смерти отца, а он будет у него эмиром.
Тадж-аль-Мулук привязался к охоте и ловле и не прекращал ее ни на один час. И его отец Сулейман-шах запрещал ему это, боясь бедствий пустыни и диких зверей, но юноша не слушался его. И случилось, что он сказал своим слугам: «Возьмите корму на десять дней», — и они последовали его приказанию.
