Они спали, а лёгкий дымок от сожжённых на влажном берегу Фазиса жертвоприношений тонкой струйкой тянулся всё дальше и дальше ввысь. Хмурый Борей на шумных крыльях донёс этот дым до середины Евксинского Понта. Здесь он передал свою ношу быстролётному Эолу, отцу Афаманта. И быстрый Эол умчал весть о мольбе Язона в обитель богов на снежный Олимп.
Как только великая Гера, супруга Зевса-Громовержца, и дочь его Афина-Мудрость узнали о прибытии смелых мореплавателей в Колхиду, они стали совещаться, чем можно помочь аргонавтам.
— Как ни могуч сын Эсона, — сказала Афина, — как ни отважны его спутники, им не преодолеть чар волшебника Эета. Против волшебства можно бороться лишь волшебством. Что думаешь ты, о мать богов?
— Против волшебства может устоять любовь! — задумчиво вымолвила Гера. — Разве ты не знаешь? Дочь Эета, Медея, такая же чародейка, как её отец. Но она молода и прекрасна. Молод и прекрасен и Язон. Что скажешь на это ты, мудрейшая из всех небожителей?
Холодно усмехнулась в ответ на её слова светлокудрая воительница Афина.
— Я никогда никого не любила и никого никогда не полюблю! — презрительно сказала она. — Мне чуждо это чувство, ослепляющее людей и богов. Но если так, пойдём к золотоволосой. Она поможет нам.
И они направились в пышный чертог Афродиты.
Алыми и белыми розами были увиты лёгкие колонны её дворца. Белые голуби с красными клювами и нежными лапками гулко ворковали и перепархивали с места на место над золотым троном богини. Сидя на этом троне, супруга хромого Гефеста расчёсывала свои волосы, и золото трона тускнело рядом с золотом её кос. А внизу на ступеньках сын Афродиты, озорной божок, крылатый мальчуган Эрот, играл в кости с простодушным любимцем Зевса, юным Ганимедом. То и дело обыгрывал он его и звонко насмехался над неловким. Страшный же лук Эрота и маленький колчан с лёгкими стрелами, небрежно брошенные им, висели на поручне золотого трона.
Как ни могучи были богини, с опаской погладили они курчавую голову крылатого мальчика. Они знали: стоит ему хотя бы в шутку уколоть кого-нибудь, человека или бога, одной из этих маленьких стрел, и свет становится не мил раненому. Непреодолимая любовь поселяется в его сердце, мучит его, жжёт как огнём, заставляя совершать великие подвиги и великие безумства.
Тихонько обойдя пестрокрылого шалуна, обе богини склонились к плечу Афродиты и на ухо нашептали ей свою просьбу.
Пеннорождённая, выслушав их, улыбнулась. Она отложила в сторону гребень, встала, и золотые волны волос покрыли её до колен. Спустившись с трона, наклонилась богиня над Эротом.
— Слушай, сынок! — сказала она, а белые голуби на карнизах заворковали громче, услышав её голос. — Слушай, что я скажу тебе! Ты давно просил, чтобы я подарила тебе ту забавную погремушку, которую нимфа Адрастея сделала для отца нашего Зевса, когда он был ещё совсем маленьким. Хочешь, подарю? Но прежде сделай вот что: лети сейчас в далёкую Колхиду и там, во дворце царя Эета, пронзи своей стрелой сердце его дочери Медеи. Пусть она полюбит Язона. Пусть она его так полюбит, что позабудет свой дом, своего отца, свою родину и будет готова для него на всё. Сделай это — игрушка будет твоя!
С радостным криком вскочил на ноги кудрявый мальчик. Глаза его вспыхнули, он захлопал в ладоши, мгновенно схватил свой страшный лук и колчан со стрелами и, не оглянувшись ни разу, бросился прочь из дворца. Золотистые и пёстрые, как у бабочки, крылья его сверкнули разок-другой в лучах восходящего солнца, а затем он исчез между белых облаков.
Тогда, проводив взором любимого сына, Афродита обернулась к пришедшим.
— Идите с миром, сёстры! — нежно сказала она — Не тревожьтесь ни о чём. Медея полюбит Язона.
