В рождественский вечер

(Время чтения: 9 мин.)

В рождественский вечер

Из рассказа Л. Чарской В рождественский вечер читатели узнают, что терять самообладание нельзя ни при каких обстоятельствах. А хитрость и смекалка могут помочь избежать неприятностей. В доме князя Крутоярского встречают Рождество. Нарядные служанки пляшут, веселя княгиню и ее дочь. Но гонец принес дурную весть… Князь по указу царя брошен в темницу, а к терему скачут опричники во главе с Малютой Скуратовым — перебьют всю семью и нажитое растащат. Слуги наспех собрали княгиню с дочерью и отправили к соседям. А служанка Матреша, спасая господ, решила прикинуться боярышней, чтоб отвлечь опричников. Вам предстоит узнать, удастся ли крестьянской девчонке обвести вокруг пальца знаменитого помощника Ивана Грозного.

I

В доме боярина князя Никиты Филимоныча Крутоярского дым стоял коромыслом. Княжна боярышня Уленька Крутоярская нарядила всех своих сенных девушек-служанок в разные наряды скоромошеские, − кого медведицей, кого козой, кого важной боярыней, кого торговкой из плодовых рядов, что в Китай-городе, и теперь тешилась с ними разными играми, под заливчатый, звонкий, девичий хохот.

Смеялась боярышня-княжна, смеялись девушки, смеялась и сама княгиня-боярыня. Лишь одна нянюшка Степанида, − вынянчившая не только боярышню, свое красное солнышко, но и старую княгиню, которая и выросла, и расцвела, и успела состариться на ее руках, − одна только нянька эта была недовольна затеей своей боярышни и то и дело ворчала:

− Ишь затейница! Ишь бесстыдница! В какой праздник поганому делу, прости Господи, предаешься. Небось, припекут-то за такое дело на том свете. Небось и так залаете. То ли бы ладно да смирно было: сели бы чин-чином вокруг стола да на лавках да песенку бы завели какую путевую… Да сахарными снедями себя потешили, да орешками в меду, да пряниками… Ан нет, мало тебе этого: завели, прости Господи, бесчинное, бесовское кружение. Чур меня! Чур! Чур! Чур!

Последние слова относились к любимой наперснице княжны − черноокой Матреше, которая с козьей личной на голове подобралась к старой Степанидушке и завертелась с ней вместе под веселый, раскатистый смех подруг.

Кое-как отделалась от шалуньи Степанидушка. Матреша быстро скинула личину козы и, заменив ее медвежьей шкурой, забавно переваливаясь с ноги на ногу, стала изображать Мишку Топтыгина, отправляющегося за медом на пчельник. Ужимки Матреши очень смешили княжну. Сама она, темноглазая, чернобровая юная красавица, сидела подле княгини матери и от души смеялась над веселой затеей.

Развеселилась и сама княгиня. Впервые за долгие месяцы улыбнулась она нынче. Впервые отлегло от сердца и прояснилось в душе ее после бесконечных тревог и волнений.

Тяжелое время переживала в те годы вся Русь. Обуреваемый недугами телесными и душевными, озлобленный на бояр старинных знатных родов царь Иоанн Васильевич, прозванный впоследствии за свои жестокие деяния «Грозным», устроил целое гонение подчас на лучших людей. Слишком еще живо было в памяти царя несправедливое отношение к нему знатных бояр, управлявших за его малолетством государством, чтобы он, злопамятный, подозрительный и жестокий по натуре, не пожелал отомстить за все пережитое, перечувствованное. Теперь, окружив себя опричиною, этою страшною ордою телохранителей, которую он набрал из самых «худородных» людей, ненавидящих знатных родовитых бояр, царь Иоанн Васильевич начал при помощи ее всячески истреблять старинные боярские роды.

Опричники под начальством вероломного Малюты Скуратова, царева любимца, собирали всевозможные клеветы про ненавистных им бояр и доносили царю о несуществующих винах последних. И царь производил кровавую расправу над ни в чем неповинными людьми. Их бросали в тюрьмы, мучили, пытали, а именья их отдавали опричникам. Многие знатные бояре погибли уже таким образом. Было о чем тревожиться оставшимся в живых, казалось, уцелевшим чудом. Вот почему тужила и горевала тайком у себя в тереме княгиня Крутоярская.

И только последние дни поуспокоилась немного она. Стал ласковее к ее князю-супругу государь. Стал чаще приглашать его во дворец да слушать его советов. Вот и нынче, приказав явиться на праздничную вечерню, задержал его у себя в покоях после богослужения. Прислал слугу из дворца князь-боярин, прося жену и дочь не беспокоиться, потому дюже добр, ласков с ним нынче надежа-государь и не отпускает его до вечерней трапезы.

II

Душно в княжеском тереме… Раскраснелись девичьи лица, пышут ярким румянцем. Матреша давно сбросила с себя звериное обличье и теперь, по приказанию княжны Уленьки, запевает веселую плясовую, руководя хором девушек.

Улыбается довольной улыбкой и сама княжна Уленька. Черные очи горят как звезды; усмехаются рубиновые губки. Нынче первый рождественский вечер. Первый день святок, а впереди еще много таких вечеров, много таких славных святочных гуляний. Хорошо порезвиться, да повеселиться вволюшку. Хорошо жить на свете… Хороша золотая молодость!

Вдруг сквозь громкий хор затейниц-девушек послышался стук у ворот, сильный, настойчивый. Бледнеет внезапно, услышав этот стук, княгиня, бледнеет и княжна Уленька. Не к добру этот стук. Ох, не к добру. А внизу, в сенях, уже слышатся нетерпеливые шаги. Бежит кто-то, быстро, быстро перебирая ногами по ступеням лестницы. И белее стены беленой появляется на пороге молодой холоп.

− Княгиня-матушка, боярыня… Княжна-боярышня, наше солнышко красное! Спасайтесь! Христа ради, спасайтесь! Боярынь наш государя великого словом прогневил… Его в тюрьму бросили… На лютую пытку, на казнь… А сейчас за тобой и боярышней поганые опричники сюда явятся с самим злодеем Малютою во главе… Добро ваше растащут… Хоромы спалят… Холопов верных ваших перерубят… Спасайся, боярыня-княгиня матушка! Спасайся, княжна…

Едва только успел произнести последние слова гонец, как неистовый вой и плач поднялся в тереме княгини. Старая нянюшка-пестунья как стояла, так и повалилась в ноги боярыне:

− Вот оно где горе-злосчастье-то наше лютое, вот оно где! Дождались мы, горемычные, Господней кары!− в голос запричитала она. − Светика нашего, красное-солнышко, сокола ясного в темницу кинули, на лютую казнь обрекли. И куда нам, сиротам несчастным, голову приклонить теперь.

Боярыня и боярышня были сами не в себе… Без кровинки, бледные, испуганные, сидели они, словно не живые, на лавке. Грозное известие сразило их, лишило их силы двигаться, соображать, вымолвить хоть единое слово. А взволнованный гонец все торопил и торопил:

− Собирайтесь! Послушайте, родимые. Я и кибитку дорогую велел нашим холопам снарядить, да укладки с добром, что поценнее, туда снести… Живым манером тебя боярыня с боярышней домчат наши лошади до соседней обители… Там пока что приютят вас инокини Божьи, сохранят от гнева царя… Поспешайте только, Христа ради поспешайте, не то поздно будет.

− И то поздно будет, боярыня, свет-княгинюшка, − послышался звонкий дрожащий голосок, и Матреша, недавняя плясунья, выступила вперед.

− Давайте, соберем вас скорича. Лошади слышь, с кибиткой давно готовы… у крыльца стоят.

− А князь-боярин? Ужели же ему одному помирать? − так и кинулась княгиня.

− Господь милостив. Може, и не погибнет наш боярин. А вот тебя, матушка-княгиня, с княжной-боярышней надо скорича отсюда умчать.

И говоря это, Матреша, одна не растерявшаяся изо всех находившихся здесь в тереме женщин, бросилась к укладке, в которой находилось верхнее платье княгини, вытащила оттуда тяжелый охабень и надела его на плечи княгини. Потом так же ловко и живо закутала и княжну и повела их с няней Степанидою и двумя другими сенными девушками из терема в сени, а оттуда на задний двор, где уже слышалось ржанье и фырканье нетерпеливых коней. Едва лишь успела усадить в кибитка своих хозяек Матреша и вернуться обратно в терем, как услышала громкие голоса и могучие удары кнутовищ и здоровенных кулаков в бревенчатые ворота.

Снова завыли и запричитали девушки в тереме и заметались по горнице, ища, где бы спрятаться, где бы укрыться… Но Матреша и тут не растерялась. Быстро бросилась она в соседнюю горницу. Слышно было, как она то открывала, то закрывала там крышки тяжелых укладок, шуршала шелками, звенела бусами…

И вот, появилась вскоре на пороге терема в наряде и драгоценных украшениях княжны Уленьки.

− Слушайте же, девоньки, − приказала она подругам. − Выдавайте меня все за княжну нашу, светика нашего − боярышню, чтобы истинный след их замести, чтобы дать укрыться без помехи нашим голубушкам. Слышь, девки, все как одна меня за княжну выставляйте! И кто ведает, может, и пронесет Господь мимо бояр наших лютую беду.

Сказала последние слова и опустилась на лавку в томительном ожидании незваных гостей.

III

С дикими гиканьями, свистками и непристойными шутками ворвались опричники во двор князей Крутоярских. Спешились и помчались нестройною толпою во внутренние хоромы.

Впереди всех был Малюта Скуратов; страшный, угрюмый, зверски-жестокий, с маленькими пронырливыми, бегающими глазками, он первый вбежал в терем и распахнул его дверь.

− Ты кто такая? − крикнул он поднявшейся навстречу ему Матреше, пышный наряд и красивое личико которой сразу привлекли его внимание.

− Здравствуй, боярин, − с низким поклоном и приветливой улыбкой отвечала она. − Я княжна Ульяна Крутоярская. Рады-радехоньки тебе, гость дорогой. Чем потчевать тебя велишь-прикажешь? Матушка моя княгиня-боярыня, вишь, обмерла, лежит у себя в тереме, так позволь мне тебя встретить медом да брагою, или заморским вином, чего твоя душенька пожелает.

Злодей Малюта опешил, услышав такие слова. Он привык, чтобы его всюду встречали с проклятием и ненавистью в семьях подведенных им же самим под опалу и оклеветанных перед царем знатных бояр. А эта красавица девушка, дочь именитого боярина князя, которого он, Малюта, оговорил перед царем, чтобы поживиться за счет опального, эта красивая, ласковая княжна так хлебосольно да гостеприимно встречает его! И боярином еще не гнушается назвать его, Малюту, палача, всеми презираемого, всем ненавистного.

Что-то дрогнуло в ожесточенном сердце Малюты.

− Ужь коли милость такая будет, княжна-боярышня, так поднеси меду имбирного. Я его крепче всего люблю, − произнес он ласковым голосом.

Матреша ловко и быстро наполнила до краев чарку из стоявшего тут же кувшина с медом, поставила ее на поднос и поднесла с низким поклоном Малюте.

Тот духом осушил чарку, вытер рукавом губы и лукаво усмехнулся себе в рыжую бороду.

− Ну, уж докончи родной обычай, княжна, не погнушайся поцеловать меня мужика-серяка сиволапого, − произнес он, зорко поглядывая на девушку из-под нависших рыжих бровей.

Матреша «не погнушалась» и троекратно поцеловалась с ним по русскому обычаю, поздравив его с праздником.

Это еще больше подкупило его в ее пользу. Но совсем уж растаял Малюта, когда девушка предложила ему потешить его и примчавшихся с ним опричников пляской.

− Нынче праздник, первый вечер Рождества Христова, так не грех и повеселиться, чай, − говорила она, улыбаясь через силу, и, не дождавшись ответа, бросилась к подругам:

− А ну-ка, девушки, плясовую! Потешим боярыня нашего ради Христова праздничка.

Хор девушек, кое-как собравшийся с силами, грянул песню, и Матреша павой поплыла мимо восхищенного опричника.

Она особенно хорошо плясала в тот вечер, так хорошо, что Малюта не выдержал и сказал, опуская на плечо девушки свою тяжелую волосатую руку.

− Ну, княжна, ставь свечу пудовую празднику Рождества Христова. Угодила ты мне, обласкала душу мою… Никто меня из бояр крамольников не встречал так доселе. Ты первая не погнушалась мною, смердящим псом. А за это, боярышня, вызволю я твоего отца, упрошу надежу-государя его помиловать… Благодари Бога, девушка, что наградил Он тебя такой веселой да ласковой душой.

***

Малюта сдержал свое слово, данное в праздник Рождества Христова. Князя Крутоярского выпустили из тюрьмы, и, что было чрезвычайной редкостью в то время, выпустили, даже не подвергнув пытке, но сослали только в дальнюю вотчину.

Боярыня с боярышней Уленькой отправились с ним в ссылку.

Нечего и говорить, что верная Матреша, спасшая своих господ, поехала туда же вместе с ними и не раз скрашивала им тяжелые дни веселой шуткой да звонкой песней.

29
+29

Похожие сказки