Жил-был богатый-пребогатый богач. На золоте сидел, золотом владел, золотом промышлял и золотом помышлял. Ничего, кроме золота, не видел и видеть не хотел. И прозвание богачу было тоже золотое ─ Золотов.
И втемяшилось в башку этому Золотову, что золото всем силам сила, всем властям власть и всем началам начало. Даже бог и тот под золотом ходит, потому как за деньги можно и в рай попасть.
Расхвастался как-то Золотов на пиру, куда званы были не только господа да баре, но и люди трудового сословия. Промывщики, дробильщики, долбильщики, штегери-егери и вся прочая горная услуга. Дело-то у нас на Урале было, потому как в другом месте оно и быть не могло. Тут ─ все чудеса.
Набражничался Золотов и свою старую похвальбу завел. Велел он казнохранителю золотишко принести и начал:
─ Захочу и повелю этому золотому слитку ростом с улитку мраморной дивой стать, и станет. А захочу, заставлю его дорогим ковром под ноги лечь, и ляжет. А если вздумаю, могу его стоведерным чудо-самоваром обернуть, и будет кипеть на весь свет, самоварные песни петь. Так ли?
─ Так, так, господин Золотое, ─ поддакивают господа.
─ Сущая правда, ─ подхркживают баре.
А Золотев дальше свои хвастливые тары-бары ведет:
─ А у этого самородка хоть невелика бородка, да большой силы оборотень. Хочешь, заморскими часами будет звенеть. Хочешь, самобеглой коляской начнет бегать. А ежели надобно, семиглавым храмом подымется, крестами заблестит, а то и совсем другим веселым заведением предстанет. Так?
Господа да баре опять поддакивают, подхрюкивают.
А промывщики, долбильщики, дробильщики, штегери-егери сидят, молчат, переглядываются, на широких лавках ерзают. Не по нутру им это все. Потому что они знают, что и к чему, ─ на каком дереве горячие шаньги растут, на каком кусту бублики зреют. И особливо знает про это все один из них, которого и сам Золотов побаивался. Потому что у этого неказистого горщика большая сила была. Словесная сила. И он мог так говорить, что говоримое им видимо было. Зримо. Он не просто сказывал, но и показывал. Заговорит про лес, и все оказываются в лесу. Про море начнет сказывать-показывать, так аж волны шипят, в лицо брызжут, хоть утирайся.
Вот он-то и спросил Золотова:
─ А можешь ли ты то, во что золото обернулось, обратно возвернуть?
А тот:
─ Что ж тут не мочь, коли всякая вещь продается и золото самим собой остается? Хочешь, копи его, хочешь, опять во что надо обертывай.
Тут наш сказчик-показчик покосился на своих и сказал Золотову:
─ Тогда позволь показать тебе, что есть всем началам начало и всем силам сила и под кем само золото ходит. Налей всем и себе по чарке, и я тем часом хрустального дымца напущу и для пущей видимости ясноглядным светом его разбавлю.
Сказал он так, и вдруг все стало этак хрустально, слегка дымчато, а потом сквозь стены золотовского дворца начал сквозной ясноглядный свет проступать. И все кругом как на ладошечке, как на блюдечке.
А он сказывает-показывает и велит всему, что тут есть золотовского, не спеша обертываться в то, чем оно было. И тут же у всех на глазах дом лесами обставился, на леса кровельщики влезли, маляры подоспели, стекольщики пришли. Кровельщики крышу принялись раскрывать, маляры краску обратно в свои ведерки скрашивать, стекольщики рамы расстекливать, каменщики стены разбирать принялись, штукатуры ─ потолки расштукатуривать, паркетчики ─ полы распаркечивать. Возчики тоже, как и все прочие, назад пятками прибыли. Задками и телеги-дроги припятились. И ну всякие разные материалы грузить и по ихним месторождениям развозить.
Железо обратным путем в прокатные станы ушло, а потом через летки печей в домны влилось, рудой остыло. Засыпщики эту руду в Железную гору вернули. Рудокопы ее чин чином в штольни сложили и штольни пустой породой засыпали. Каменные колонны с кудрявыми капительками каменотесы в дикий камень перетесали и каменоломням отдали. И так до последнего гвоздя назад да вспять, будто само колесо жизни в другую сторону пошло: солнышко с заката восходит, на восход заходит, дожди обратно в тучи уходят, доски в бревна перепиливаются, бревна соснами воскресают... А рассказчик-показчик не останавливается ─ ясноглядного света добавляет.
Груды золотых, серебряных денег к Золотову вернулись, но и они утекать начали на монетный двор расчеканиваться, в слитки переливаться. И все яснехонько видно. Видно, как мастера-чеканщики из чеканного станка расчеканенное золото вынимают, как старатели, промывщики, дробильщики, долбильщики в речной песок золото замывают, в кварцевые жилы его вкрапливают. И в конце концов все стало как было, когда ничего не было.
Голое место.
Остались только люди с всемогущими трудовыми руками, которые тут же, у всех на глазах, начали золотеть. И до того солнечно зазолотели, что Золотов чуть не ослеп. А когда проморгался, понял, в чем сила сил. Ясноглядно понял, но не признался в этом. Промолчал. Промолчал потому, что нечего было ответить золотому пауку на эту правду о силе всех сил, о начале всех начал ─ о Труде.
