Сядем кружком, потолкуем ладком о том, о другом и сказку с присказки начнем...
Где-нигде, когда-никогда жило-было Глиняное царство, горшечное государство, трудовая гончарная страна...
В этой стране гончары из глины горшки гончарили, обжигальщики их обжигали, продавальшики продавали, а царь богател.
С чего бы царю богатеть, когда он глину не месит, горшков из нее не гончарит, работать не помогает ─ ни рукой, ни ногой... На троне восседает и всем, что есть в царстве, повелевает. Спину гнуть на себя заставляет ─ золотую казну накопляет.
Как?
Да очень просто... С каждого горшка по денежке берет, с корчаки ─ по две, а с глиняной вазы ─ и все три!
За что?
А за то, что царь землю своей называет. А коли земля его, значит, и глина царская. И песок тоже царев. А как без глины и без песка горшок слепить? Как без дров его обжечь-закалить? А дрова тоже царевы, коли лес царский.
Вот так и жили-маялись ─ царю трудовой деньгой кланялись, а сами с воды на хлеб перебивались. Молчали и подчинялись.
Долго ли, коротко ли так было, только всему конец приходит...
Конец глиняному царю, горшечному государю пришел с пришлым человеком из далекой светлой страны. В этой стране все друг для друга работали. Каждый для всех, и все для каждого. Ни царей в ней, ни королей. Народная власть, и законы народные.
─ Может ли быть такое? Неужели это правда, пришлый человек?
А он им в ответ:
─ Как же не правда, коли солнце для всех светит. Для всех на земле трава и лес растет. Всех мать-земля кормит ─ всех, кто своим трудом живет. Кто пашет, сеет, урожай собирает. Кто пилит, кует, кто руду добывает, чугун и сталь выплавляет.
─ А глина? ─ спрашивают гончары. ─ Чья она у вас?
Пришлый человек не удержался и расхохотался:
─ Коли земля наша, так и все, что на ней и в ней, тоже народное. Общее: твое, мое и каждого... При чем же тут царь?
Не сразу понял это забитый народ Глиняного царства, горшечного государства, но понял. А когда понял, не стал на завтра откладывать то, что сегодня можно было сделать. И все, что трудным казалось, простым оказалось.
Пришел народ в царский дворец и сказал царю:
─ Царь, если хочешь жить как все, становись горшки лепить!
Царь на дыбы! Царский посох копьем на народ поднял:
─ Убью!
Вскипел народ
─ Вот ты как! ─ и выдернул из-под царя позолоченный глиняный трон. Открыл широкие царские ворота и сказал: ─ Не поминай лихом... Мы тебя добром не помянем...
Был царь, и не стало царя. Сбег! Царский дворец под Народную думу определили. Глиняное царство в республику переназвали, а Глиняной оставили.
Вы спросите ─ почему? Да потому что земля ее была глиняной. Глина да песок кругом. Редко где полянки да пашни попадались. Поэтому и хлеба своего в стране мало было. Даже сено и то приходилось из других стран привозить. Травка и та низенькой росла. Зато...
Зато глина всем глинам ─ глина. На все цвета: темно-коричневая, красная, синеватая, серая и белая как снег. Из этой глины что хочешь можно слепить. От большой посудины с человеческий рост до маленькой детской чашечки. Этим-то и жил, и кормился народ Глиняной державы. Корабли нагружали глиняным товаром, а взамен привозили все, что в других странах делалось и росло.
Лучше зажил в Глиняной державе народ без царя. Широко торговлю повел. Есть что есть, что одевать-обувать, на чем сидеть и спать.
Но как бы хорошо люди ни жили, всегда можно еще лучше жить. Как бы люди ни облегчали свой труд, его всегда еще больше можно было облегчить.
Самое трудное в горшечном деле ─ ногами глину месить. Коней припрягли. Тоже дело не легкое. Канительное. Надумали ветряной мельницей коня заменить. Легче дело пошло, да только дорога дешевая сила ветра. Каждый гончар свою мельницу не построит. Но и тут ум помог. Решили не в одиночку работать, а сообща. Артельно. Пять-шесть-семь одиночек составят артель, глядишь, и мельницы в пять-шесть-семь раз дешевле обходится. Но...
Но и мельница вскоре плохой месильщицей оказалась. Когда ветер есть ─ работает. А когда ветра нет ─ разувайся, артель, и ногами глину меси. А мельница-бездельница похваляется:
─ Месите, месите, а я отдохну-покрасуюсь, на вас полюбуюсь...
Услышал эти насмешки делец из заморской державы и говорит:
─ Плюньте вы на эту ветряную бездельницу, я вам дам паровую умелицу. День и ночь глину месить будет...
И привез. Не месилка, а чудо из чудес. Гончары-артельщики прыгают чуть ли не до небес. Успевай только в паровую месилку глины с песком подкладывать. Смесит-смешает скорее скорого. Не глина ─ загляденье, что кисель, густа и, главное, чиста. Ни комочка, ни камешка. Только...
Только где денег взять? На что паровую глиномешалку купить?
А делец, заморский хитрец, смеется:
─ Зачем деньги? Дружба дороже! Я вам буду глину месить, а вы мне мой пай вносить. Пустяки для вас, мелочь.
Обрадовались. Столковались. Паровая глиномешалка месит, не отдыхает, а делец свою долю-пай получает. Лучше прежнего дела пошли. Посуду глиняную из рук рвут. Только... Опять «только»...
Только печь не успевает. Отстает. Дров много берет, а жара мало дает... Долго горшки в печи обжигаются да мало их в печь помещается...
А заморский хитрец, на все руки делец, тут как тут:
─ Зачем вам маленькая печь? Зачем в ней много дров жечь? Когда под ногами у вас жарче топливо есть. Нефть!
И впрямь! Давным-давно известна в этой Глиняной стране густая, коричневая подземная огневая вода.
─ Есть-то есть, да как до нее долезть?
Делец опять смеется:
─ Зачем лезть, ваша честь. Была бы охота, остальное ─ не ваша забота...
Побежали гончары в Народную думу, в бывший царский дворец. А там:
— Мы согласны. Попадать, что ли, подземному добру?
Сказано ─ сделано. Понаехали заморские буровые мастера. Пока дыры до нефти бурят, дельцы-хитрецы велели огромную печь возводить... Теперь успевай только горшки, кувшины, вазы да кринки, чаши да миски на кружалач выкруживать.
Исправно горшки обжигаются, исправно по трубам нефть подается, еще исправнее доли-паи за все это отчисляются.
Сами стали из других стран скупщики приезжать. Все тот же хитрец-делец помог. Посуду на месте скупают и артельщиков возить ее не заставляют. Ах! Как это удобно! Только...
Только ноги устают колесо у кружала крутить. А заморский делец опять заботу свою проявляет:
─ Не надо, господа гончары, тужить... Зачем вам колесо ногами кружить, когда электричество может вам послужить... Только...
Без «только» опять не обошлось.
─ Только зачем же вам, артельные мастера, в маленьких мастерских горшки мастерить, когда я большой завод затеял... Ни горя вам, ни забот... Все возьмет на себя посудный завод. Отработай только свои часы. Сколько сделал, столько и получи...
Понравилось это артельным гончарам:
─ В самом деле, друзья-товарищи, месилка не наша, печь у нас тоже не своя. Зачем же нам, братцы, за свои кружала держаться?..
Посудили так гончары, порядили и решили: без горюшка и без забот наняться на посудный завод.
Славно дело пошло, весело. Много посуды теперь стало. Всякой и разной. Только не ленись. За работу держись. Счетчик-учетчик свое покажет, и касса деньгами скажет. Что и кому, за что и почем. Красота! Отработал свои часы и вольный казак. Давно бы надо было так!
И Народная дума довольна. Одно тревожно-ненадежно: в своей стране ─ чужие хозяева. Торговали кирпичом, а остались ни при чем. Нефть за море отправляют. Прибыли-доходы с заводов тоже сами загребают. А что делать? Работа людям дается. Кое-что и в Глиняной державе остается... Только...
Только не все то солнышко, что светит... И делец останется дельцом, как и хитрец ─ хитрецом...
А таких дельцов-хитрецов не один и не два в Глиняной державе развелось. Многое они к своим рукам прибрали. Не крали, не воровали, а пришли да взяли. Аптеки и те не свои, а заморские... Правда, товаров навезли таких, что в столице Глиняной державы и не видывали, но жизнь от этого лучше не стала. Все привезли, всем поманили, да не все купили.
Но и это еще стерпеть было можно, если бы на заводах глиняных изделий странные новости не повелись, улучшения не начались. Улучшения ─ это хорошо, только... Только они тем плохи, что с этими улучшениями пришли ухудшения.
Как так? Что-то не верится, будто улучшения причиняют огорчения!
Трудно поверить, но можно проверить.
На том заводе, который заморский делец-хитрец отгрохал, решили глиняную посуду на электрических кружалах не выкруживать. Долго это, да и трудно руками глиняную посудину выделывать. То ли дело постоянная горшечная форма. Поставил ее на пресс, бросил ком глиняного теста, нажал на педаль ─ и получай сырой горшок, ладный да складный. Посуши его и в печь...
Все любуются и дивуются этим усовершенствованием. Только...
Только эти любования да дивования недолгими были. Штамповка горшков вдвое скорее пошла. А коли штамповщик за двоих работает, каждый второй-то лишним стал. А коли лишним, значит, уволенным...
Уволенные гончары, те, что горшки на кружалах прежде выкруживали, бросились жаловаться в Народную думу... А советники заморские в свою дуду задудели:
─ Зато горшки дешевле грибов стали... Разве хозяин завода нанес народу вред?
Как будто так и не так. А уволенных, безработных куда?
─ Были бы руки, работа найдется, ─ твердят советники.
Кое-кого кое-куда приставили. Хотя и меньше мастера зарабатывают, но терпеть еще можно.
Поутихло это улучшение с трудовым ухудшением, да новое пожаловало.
─ Зачем, ─ говорит хозяин завода, ─ глиняное тесто в комья руками катать, под пресс совать, если машина это дешевле и скорее сделает.
Опять все правильно! Снова улучшение! И опять увольнение!
Дельца-хитреца в Народную думу вызвали. А он:
─ Я хозяин, я фабрикант... Налог исправно плачу, а на заводе делаю как хочу!
Опять как будто так и не так. Спорить есть о чем, а наказать фабриканта не за что. Он хозяин. Он капиталист. И у Народной думы нет права за это под суд фабриканта отдавать. Да и одного ли его. Их уже не пять и не шесть в Глиняной державе. И все своими заводскими улучшениями приносят народные ухудшения.
Безработные гончары-горшечники кинулись было свои гончарные артели восстанавливать... Да куда там! Разве руки могут горшок дешевле машины изготовлять?
Попробовали для любителей штучные фигурные чаши, кувшины, вазы по заказам выкруживать, изукрашивать... Только... Только много ли этих любителей, а безработных день ото дня прибавляется.
Почему?
Потому что фабриканты день ото дня выгоняют рабочих: лишний ─ от ворот поворот, недоволен ─ скатертью дорога. Мало этого: кого оставили, и тех ограбили. Оплату им убавили:
─ Не хочешь, найдем безработного, он и меньшему будет рад... А еще лучше ─ робота приспособим.
До того дело дошло, что и самые трудные работы, с которыми умелые руки едва справлялись, заменили хитроумными механизмами. Из каждых десяти рабочих едва один на заводе остался.
Рабочий народ роптал на роботов:
─ Вы нас обездолили, без работы, без денег, без домов оставили, голодать-пропадать заставили.
Бездушно молчали роботы и бездумно производили веленное им. А хозяева заводов, на которых рабочих вытеснили роботы, хвалили их:
─ Вы прекрасные, неопасные, не знаете устали, не бунтуете, не бастуете. Вдвое-втрое дешевле производите все, что продается и покупается.
И в самом деле, глиняной посуды видимо-невидимо, да деть ее некуда.
А почему? Да потому что покупать ее стало некому и не на что. Половина страны ─ безработные, безденежные. Потеряв работу, люди лишились возможности покупать, а роботы не обрели ее.
Фабриканты в другие земли кинулись свои товары сбывать. А там: ищи, говорят, себе прибыли, да другому не желай гибели. Свое девать некуда. Беда!
Горы к ирпичей, горшков, кувшинов, кринок на заводском дворе не умещаются, за воротами видимо-невидимо чашек, мисок валяется, а капиталист сам не свой. «Глаза бы, говорит, на них не глядели! Разоренье одно! Так и по миру не долго пойти».
Как же так? Ему-то на что жаловаться? Есть на что. Лежачий товар не кормит. Привык делец-хитрец прибылью хвалиться, а убыли пуще огня боится.
По миру не по миру, но где уж тут богатеть. Раз сделанное заводом не покупают, кто ж вернет истраченное? Не худ горшок, да худ торжок. Теперь уж владельцы заводов набросились на роботов:
─ Вы ужасные! Вы жестокие! Вы обманули нас, обанкротили, обезденежили.
Бездушно молчали роботы, бездумно производя приказанное им...
А в тех странах, где без фабрикантов жили, работы всем хватало и голодных не стало. А роботы помогали людям, а не мешали.
Понимать начали гончары, кто им жить мешает. Как ни хитри, правды не перехитришь. Но делец уступать не хочет и в спор:
─ Что вы, мы же друзья! Сколько лет я вас кормил-поил. Дайте срок, в беде не оставлю. Ведь заводы-то мои!
─ А твои ли?
─ Кого хотите спросите, все тут мое священное-неприкосновенное.
Засомневался народ, и впрямь заводы-то его. Верь не верь, да легко ли вывести на чистую воду сильного да богатого. Не пустячный спор, не простой разговор. Где чудодея-заступника найти?..
Гончары-то хоть и не больно учены, да знали, кто их кормит-поит, догадывались, кому все подвластно и в сказке и в жизни. Так пусть главный волшебник, сам владыка мира, и рассудит их.
А могучий волшебник тут как тут. Любой заморский хитрец, из дельцов делец, без него как без рук: дела не начнет, шагу не пройдет...
И этот мудрый волшебник сказал:
─ Ну-ка, завод, назови сам своих настоящих хозяев!
Приказал так владыка мира Труд, и принялся завод перечислять тех, кто обжег кирпичи, кто сложил их. Тех, кто добыл руду, выплавил из нее металл, а затем собрал станки. Тех, кто дал заводу свет и электрическую силу. И, перебрав тысячу имен, ни один гвоздь, ни один самый завалящий горшок на этом заводе не вспомнил о капиталисте, который завод называл своим. Ведь он ничего не сделал для возведения завода. Не нарезал ни одного винтика, не положил ни одного кирпича. Он даже не вычертил плана завода на бумаге. Все это делал другой человек. Инженер. Архитектор. Строитель. Каменщик. Горшечник.
─ Как же завод может принадлежать одному человеку, если его строили тысячи? ─ возмутился всемогущий Труд. ─ Нет, не отбирать вы пришли, а украденное вернуть.
И стало в Глиняной державе все, от кирпича до дворца, от кружала до робота, принадлежать тем, чьим трудовым рукам обязаны все ценности-драгоценности и сама жизнь.
Так завершится сказка завтра, начавшаяся вчера и продолжающаяся сегодня в некоторых царствах-государствах.
