(Рассказ охотника, никогда в цель не попадающего)
Было четыре часа утра...
Степь обливалась золотом первых солнечных лучей и, покрытая росой, сверкала, точно усыпанная бриллиантовою пылью. Туман прогнало утренним ветром, и он остановился за рекой свинцовой стеной. Ржаные колосья, головки репейника и шиповника стояли тихо, смирно, только изредка покланиваясь друг другу и пошептывая. Над травой и над нашими головами, плавно помахивая крыльями, носились коршуны, кобчики и совы. Они охотились...
Аким Петрович Отлетаев, мировой судья, земский врач, я, зять Отлетаева Предположенский и волостной старшина Козоедов ехали все шестеро на отлетаевской коляске-розвальне на охоту. За коляской, вывалив языки, бежали четыре пса. Я и земский врач народ худенький, остальные же толсты, как стоведерные бочки, а потому, несмотря на то. что дедовская коляска была и широка и глубока, нам было до чертиков тесно. Я то и дело толкал локтем и ружейным прикладом в живот Козоедова. Все мы толкались, пыхтели, морщились, всей душой ненавидели друг друга и с нетерпением ждали того времени, когда нам можно будет вылезть из коляски. Ехали мы подальше в степь пострелять куропаток, стрепетов, перепелов, болотной дичи и, если фортуна оглянется на нас, дрохв. Предводительствовал нами хозяин коляски и коней Отлетаев, по милости которого мы и ехали на охоту. Тела наши были сдавлены, но зато души были преисполнены радостями самого высшего качества!
Кто никогда не ездил и не шлялся на охоту, тому не понять этих радостей. Мы держали наши ружья и глядели на них так любовно, как маменьки глядят на своих сыночков, подающих большие надежды.
- А каков наш будет маршрут? - спросил я, когда мы отъехали от Отлетаевки верст на десять.
- Сейчас едем на Еланчик, - отвечал Отлетаев, - бекасов стрелять... Отсюда ото верст восемь будет. Там же и перепелов на просе постреляем... Пострелявши перепелов, ночевать станем, а уж завтра чуть свет у нас самая-то настоящая стрельба начнется...
- А что, господа, как думаете, - спросил я, показывая пальцем на коршуна, который купался далеко в небесной синеве, - можно ли попасть отсюда? Попадете?
- Не попадешь! - сказал Отлетаев. - Далеко очень! Впрочем, из моего ружья попадешь...
- И из вашего ружья не попадешь, - заметил Предположенский.
- Попадешь. Дробью не попадешь, не достанет, а пулей наверно...
- И пулей не попадешь.
- Уж это позвольте мне знать, попаду я или не попаду! Вы ружья моего не знаете, а я знаю... Вы отродясь не видали хороших ружей, а потому это вам и кажется таким странным... Я и дальше попадал...
Предположенский откинул назад голову и засмеялся...
- Чего же смеешься? - продолжал Отлетаев. - Не веришь, небось?
- Разумеется, не верю.
- Гм... Ружья моего, значит, не знаешь... Ружье замечательное! Недаром шестьсот целковых стоит...
- Сколь...ко?? - спросил Предположенский и вытянул шею... - Сколько? Повторите, папаша!
- Шестьсот рублей... Чего же ты смеешься? Ты погляди на ружье, да потом и скаль зубы!
- Я вижу... Чьей фабрики?
- Марсельское... Фабрики Лепелье...
- Лепелье? Не слыхал что-то такой фабрики... Ружье, как ружье... Рублей сто стоит... Не люблю, тесть, когда вы врете! Зачем врать? Я не понимаю, зачем врать?
- Ружье хорошее, - заметил мировой, - но шестисот не стоит. Вы переплатили, Аким Петрович!
- Он вовсе не переплачивал! - горячился Предположенский, - он врет! Врет, как школяр!
Отлетаев завертелся и покраснел.
- Не таковский, чтоб врать, - сказал он. - Так-то-с! Ты вот... ты вот так врешь! Ну да! Ты_вот так и норовишь уколоть! С тобой ездить не следует. Я не знаю, зачем я с тобой поехал!..
- И не ездил бы... Зачем врать, не понимаю! Врет, как свинья!
- Сам свинья! Свинья и дурак вместе с тем...
Мы начали усовещевать Предположенского.
- Пусть он не врет! - оправдывался непокорный зять. - Моя душа возмущается, ежели кто врет... И свиньей пусть не бранится. Сам он свинья, вот что! А если ему неприятно, что я еду, так... шут с ним! Я могу и не ехать!
- Ну, полноте! Аким Петрович и не думал вас оскорблять! Стоит ли поднимать бурю из-за пустяков?
Предположенский надулся, как объевшийся индюк, и умолк.
- Нельзя-с! - обратился, немного погодя, к Предположонскому Козоедов. - Нельзя-с! Он вам теперь, можно сказать, заместо родителев, тесть он вам, а вы грубости наносите... А грешно!
Зять взглянул презрительно на старшину и сардонически усмехнулся...
- Тебя спрашивают нешто? - спросил он. - Спрашивают? Молчи, коли... Сиди, ежели сидишь!.. Заместо родителев... Говорить еще не умеешь, а тоже лезешь... Гм... Суконное ры... Мужлан!
- Вот видите-с, какие вы! Не любите, коли люди покойно сидят. Я хотя и из простого звания произошел, хотя, могу сказать, и никакого образования не проходил, но могу сказать, что имею в груди, и в сердце, и в душе всякие чувства, а вы вот так нет, хоть вы и науки проходили по всем степеням... Так-то-с!
- Перестаньте, господа! - вмешался я. - Полно вам друг другу мораль читать! Давайте молчать...
Отлетаев с сопеньем вытащил из бокового кармана объемистый, сильно потертый портсигар и запустил в него свои толстые пальцы. Доктор и мировой протянули руки к его портсигару.
- Нет-с, извините-с! - сказал внушительно Отлетаев. - Дружба дружбой, а табачок врозь. Мне самому не хватит... Дорога велика, а у меня папирос-то с собой только четыре десятка...
Доктор и мировой сильно сконфузились и, чтобы скрыть подальше от света белого свой конфуз, засвистали из "Мадам Анго".
Отлетаев был глуп, как сорок тысяч братьев, и невежа страшная...
Мы его терпеть не могли. Сконфуженный доктор закурил собственную папироску и начал рассказывать анекдоты. Рассказал он их штук двадцать; из них только один не был сальным, остальные же так и таяли в наших ушах.
- А вы, батенька, мастер! - похвалил я доктора. - Не знал я, что вы такой юморист!
- Да-с... Кое-что знаем, - сказал доктор. - Ежели б я захотел в журналах сотрудничать, то миллионы бы имел. Больше вашего зарабатывал бы.
- Не сомневаюсь... Чего же не сотрудничаете?
- Не хочу!
- Почему же?
- Не хочу, вот и все! Совесть есть! Нешто человек с совестью может в ваших журналах писать? Никогда! Я даже не читаю никогда газет! Считаю болванами тех, кто выписывает их, тратит деньги...
- А я наоборот, - заметил мировой, - считаю тех болванами, кто не тратит деньги на газеты...
- Доктор не в духе сегодня, - сказал я. - Не будем его трогать...
- Кто вам сказал, что я не в духе? Я в духе... Вы потому так заступаетесь за газеты, что в них пишете, а по-моему, они... тьфу! Яйца выеденного не стоят. Врут, врут и врут. Первые вруны и сплетники! Газетчики - те же адвокаты... Врут и не имеют совести!
- Я был адвокатом, - сказал мировой, - а совесть имел.
Предположенский и Козоедов переглянулись и ехидно улыбнулись.
- Я не про вас говорю... Я вообще... Вообще все мошенники... И газетчики, и адвокаты, и все...
Я, вместо того чтобы молчать, продолжал заступаться за газетчиков. Мировой продолжал заступаться за адвокатов... В коляске поднялся спор.
- А медицина-то ваша? - ухватился я. - Медицина? Что она стоит? Небось не врете? Только денежки берете! Что такое доктор? Доктор есть предисловие гробокопателя... вот что-с! Впрочем, я не знаю, для чего я с вами спорю? Разве у вас есть логика? Вы кончили университет, но рассуждаете, как банщик...
- Говорите хладнокровно! Можно, полагаю, и без оскорблений!
- Газетчиков и адвокатов ругаем, - забасил Предположенский, - а самой настоящей-то врали и не видим... Потолкуйте-ка с тестюшкой, он любого адвоката по брехательной части за пояс заткнет...
И так далее... Слово за слово, гримаса за гримасой, сплетня за сплетней, и дело зашло черт знает куда...
Мы начали рассказывать все, что за зиму накопилось в наших душах друг против друга. Мы перещеголяли старых девок.
Между тем пока мы, не выспавшиеся, полупьяные, каверзили друг против друга, солнце поднималось все выше и выше... Туман исчез окончательно, и начался летний день... Было кругом тихо, славно...
Только мы одни нарушали тишину...
Подъехав к первому попавшемуся болотцу, мы вылезли из коляски и, сердитые, надутые, побрели в разные стороны. Водворять среди нас согласие взялся Козоедов. Он подбросил высоко вверх трехкопеечную монету, выстрелил в нее и попал. Мы все вместе подняли монету, сосчитали на ней число следов от дроби и кое-как разговорились.
Предположенский согнал коростеля и убил. Мы его поздравили и крикнули "ура", Согласие было бы окончательно водворено, если бы не доктор. Доктор, пока мы поздравляли Предположенского с первым успехом, подошел к коляске, развязал кулек и принялся ублажать себя водочкой и закуской.
- Доктор! Что это вы там делаете? - крикнул Отлетаев.
- Ем и пью.
- Какое же вы имеете право распоряжаться?
- А что?
- Это для вас положено? Не понимаю этого, извините, свинства! Не мог подождать! Что это вы раскупорили? Батюшки! Это моя настойка! Какое вы имеете право, милостивый государь?
- Не кричите, пожалуйста! Потише!
- Ведь эту настойку я для себя взял! Слаб здоровьем, взял настойки, и... на поди! Раскупорили! Просили его! Заверните балык!
- Не заверну! Вам, неприличный и неделикатный человек, должно быть известно, что на охоте все общее... Какой вы, извините, невежа!
Доктор выпил рюмку настойки и назло Отлетаеву отрезал себе огромнейший кусок балыка. Предположенский подскочил к коляске и, чтобы насолить тестю, выпил из горлышка половину настойки... У Отлетаева навернулись слезы.
- Это вы назло? - зашептал он, - хорошо же! Хорошо! Вот вы как... Мерси боку... {1}
Мировой, не знавший, в чем дело, подошел к коляске.
- А-а-а?.. Закусываете? - спросил он. - А не рано ли? Впрочем, одну пропустить не мешает... За ваше здоровье!
Мировой налил себе рюмку настойки и выпил.
- Очень хорошо-с! Прекрасно-с! - крикнул уже Отлетаев.
- Что прекрасно? - спросил мировой.
- Ничего...
Отлетаев сел в коляску, бросил на траву кулек, иронически нам поклонился и ударил кучера Петра по спине.
- Поезжай! - крикнул он.
- Куда это вы? - удивились мы...
- Ежели я вам противен... необразован... Козоедов! Иди садись, голубчик! Где нам, мужикам, с господами учеными охотиться? Освободим их от своего присутствия! Иди, милый!
- Куда же вы? Что вы дурака корчите?
- Ежели я дурак, то зачем вам беспокоиться?.. Пущай! Я и есть дурак... Прощайте-с... я домой...
- А мы же на чем поедем?
- На чем знаете... Коляска моя.
- Да ты, тестюшка, белены, что ли, объелся? - крикнул Предположенский.
Козоедов сел рядом с Отлетаевым и смиренно снял шляпу.
- Ты с ума сошел? - продолжал Предположенский. - Вылезай из коляски!
- Не вылезу. Прощай, зять! Ты человек образованный, гуманный, цивилизованный... А я... Что я?
- А ты - дурак! Господа, что же это такое? Кто его раздразнил? Вы, доктор? Вы, черт вас возьми, вечно лезете со своим ученым носом не в свое дело!
- Я для вас не тесть... Прошу не орать, - обиделся доктор. - Коли будете орать, так и я уеду...
- И уезжайте! Велика потеря! Скажите пожалуйста!
Доктор пожал плечами, вздохнул и полез в коляску. Мировой махнул рукой и тоже полез в коляску.
- Мы вечно так, - вздохнул он. - Никогда у нас ничего не выходит...
- Погоняй! - крикнул Отлетаев.
Петр чмокнул губами, дернул вожжи, и коляска тронулась с места.
Я и Предположенский переглянулись.
- Стой! - крикнул я и побежал за коляской. - Стой!
- Стой! - заорал Предположенский. - Стой, скоты!
Коляска остановилась, и мы уселись.
- Я тебе все это припомню! - сказал, сверкая глазами, Предположенский и погрозил тестю кулаком. - Все! До смерти будешь помнить этот день!
До самого дома мы ехали молча. В душах наших радости высшего качества сменились самыми скверными чувствами. Мы готовы были слопать друг друга и не слопали только потому, что не знали, с какого конца начать лопать... Когда мы подъехали к отлетаевскому дому, на террасе сидела мадам Отлетаева и пила кофе...
- Вы приехали? - удивилась она. - Что так рано?
Мы вылезли из коляски и молча направились к воротам.
- Куда же вы, господа? - закричала мадам Отлетаева. - А кофе пить? А обедать? Куда вы?
Мы повернулись к крыльцу и молча, внушительно погрозили нашими огромными кулаками. Предположенский плюнул по направлению к крыльцу, выругался и отправился спать в конюшню.
Дня через два Отлетаев, Предположенский, Козоедов, мировой, земский врач и я сидели в доме Отлетаева и играли в стуколку. Мы играли в стуколку и по обыкновению грызли друг друга...
Дня через три мы поругались насмерть, а через пять пускали вместе фейерверк...
Мы ссоримся, сплетничаем, ненавидим, презираем друг друга, но разойтись мы не можем. Не удивляйтесь и не смейтесь, читатель! Поезжайте в Отлетаевку, поживите в ней зиму и лето, и вы узнаете, в чем дело...
Глушь - не столица... В Отлетаевке рак - рыба, Фома - человек и ссора - живое слово...
1882
