Скоро рассвет.
Все давно уже уснуло. Не спит только молодая жена провизора Черномордика, содержателя б-ской аптеки. Она ложилась уже три раза, но сон упрямо не идет к ней - и неизвестно отчего. Сидит она у открытого окна, в одной сорочке, и глядит на улицу. Ей душно, скучно, досадно... так досадно, что даже плакать хочется, а отчего - опять-таки неизвестно. Какой-то комок лежит в груди и то и дело подкатывает к горлу... Сзади, в нескольких шагах от аптекарши, прикорнув к стене, сладко похрапывает сам Черномордик. Жадная блоха впилась ему в переносицу, но он этого не чувствует и даже улыбается, так как ему снится, будто все в городе кашляют и непрерывно покупают у него капли датского короля. Его не разбудишь теперь ни уколами, ни пушкой, ни ласками.
Аптека находится почти у края города, так что аптекарше далеко видно поле... Она видит, как мало-помалу белеет восточный край неба, как он потом багровеет, словно от большого пожара. Неожиданно из-за отдаленного кустарника выползает большая, широколицая луна. Она красна (вообще луна, вылезая из-за кустов, всегда почему-то бывает ужасно сконфужена).
Вдруг среди ночной тишины раздаются чьи-то шаги и звяканье шпор. Слышатся голоса.
"Это офицеры от исправника в лагерь идут", - думает аптекарша.
Немного погодя показываются две фигуры в белых офицерских кителях: одна большая и толстая, другая поменьше и тоньше... Они лениво, нога за ногу, плетутся вдоль забора и громко разговаривают о чем-то. Поравнявшись с аптекой, обе фигуры начинают идти еще тише и глядят на окна.
- Аптекой пахнет...- говорит тонкий.- Аптека и есть! Ах, помню... На прошлой неделе я здесь был, касторку покупал. Тут еще аптекарь с кислым лицом и с ослиной челюстью. Вот, батенька, челюсть! Такой именно Сампсон филистимлян избивал.
- М-да...- говорит толстый басом.- Спит фармация! И аптекарша спит. Тут, Обтесов, аптекарша хорошенькая.
- Видел. Мне она очень понравилась... Скажите, доктор, неужели она в состоянии любить эту ослиную челюсть? Неужели?
- Нет, вероятно, не любит,- вздыхает доктор с таким выражением, как будто ему жаль аптекаря.- Спит теперь мамочка за окошечком! Обтесов, а? Раскинулась от жары... ротик полуоткрыт... и ножка с кровати свесилась... Чай, болван аптекарь в этом добре ничего не смыслит... Ему небось что женщина, что бутыль с карболкой - все равно!
- Знаете что, доктор?- говорит офицер, останавливаясь.- Давайте-ка зайдем в аптеку и купим чего-нибудь! Аптекаршу, быть может, увидим.
- Выдумал - ночью!
- А что же? Ведь они и ночью обязаны торговать. Голубчик, войдемте!
- Пожалуй...
Аптекарша, спрятавшись за занавеску, слышит сиплый звонок. Оглянувшись на мужа, который храпит по-прежнему сладко и улыбается, она набрасывает на себя платье, надевает на босою ногу туфли и бежит в аптеку.
За стеклянной дверью видны две тени... Аптекарша припускает огня в лампу и спешит к двери, чтобы отпереть, и ей уже не скучно, и не досадно, и не хочется плакать, а только сильно стучит сердце. Входят толстяк-доктор и тонкий Обтесов. Теперь уж их можно рассмотреть. Толстобрюхий доктор смугл, бородат и неповоротлив. При каждом малейшем движении на нем трещит китель и на лице выступает пот. Офицер же розов, безус, женоподобен и гибок, как английский хлыст.
- Что вам угодно?- спрашивает их аптекарша, придерживая на груди платье.
- Дайте... э-э-э на пятнадцать копеек мятных лепешек!
Аптекарша не спеша достает с полки банку и начинает вешать. Покупатели, не мигая, глядят на ее спину; доктор жмурится, как сытый кот, а поручик очень серьезен.
- Первый раз вижу, что дама в аптеке торгует,- говорит доктор.
- Тут ничего нет особенного...- отзывается аптекарша, искоса поглядывая на розовое лицо Обтесова.- Муж мой не имеет помощников, и я ему всегда помогаю.
- Тэк-с... А у вас миленькая аптечка! Сколько тут rазных этих... банок! И вы не боитесь вращаться среди ядов! Бррр!
- Дайте на десять копеек соды!- говорит доктор.
Аптекарша опять, лениво и вяло двигаясь, протягивает руку к полке.
есть зельтерская вода?
- Есть,- отвечает аптекарша.
- Браво! Вы не женщина, а фея. Сочините-ка нам бутылочки три!
Аптекарша торопливо запечатывает соду и исчезает в потемках за дверью.
- Фрукт!- говорит доктор, подмигивая.- Такого ананаса, Обтесов, и на острове Мадейре не сыщете. А? Как вы думаете? Однако... слышите храп? Это сам господин аптекарь изволят почивать.
Через минуту возвращается аптекарша и ставит на прилавок пять бутылок. Она только что была в погребе, а потому красна и немножко взволнована.
- Тсс... тише,- говорит Обтесов, когда она, раскупорив бутылку, роняет штопор.- Не стучите так, а то мужа разбудите.
- Ну, так что же, если и разбужу?
- Он так сладко спит... видит вас во сне... За ваше здоровье!
- И к тому же,- басит доктор, отрыгивая после сельтерской,- мужья такая скучная история, что хорошо бы они сделали, если бы всегда спали. Эх, к этой водице да винца бы красненького.
- Чего еще выдумали!- смеется аптекарша.
- Великолепно бы! Жаль, что в аптеках не продают спиритуозов! Впрочем... вы ведь должны продавать вино как лекарство. Есть у вас vinum gallicum rubrum?
- Есть.
- Ну вот! Подавайте нам его! Черт его подери, тащите его сюда!
- Сколько вам?
- Quantum satis!.. Сначала вы дайте нам в воду по унцу, а потом мы увидим... Обтесов, а? Сначала с водой, а потом уже per se...
Доктор и Обтесов присаживаются к прилавку, снимают фуражки и начинают пить красное вино.
- А вино, надо сознаться, препаскуднейшее! Vinum plochissimum. Впрочем, в присутствии... э-э-э... оно кажется нектаром. Вы восхитительны, сударыня! Целую вам мысленно ручку.
- Я дорого дал бы за то, чтобы сделать это не мысленно!- говорит Обтесов.- Честное слово! Я отдал бы жизнь!
- Это уж вы оставьте...- говорит госпожа Черномордик, вспыхивая и делая серьезное лицо.
- Какая, однако, вы кокетка!- тихо хохочет доктор, глядя на нее исподлобья, плутовски.- Глазенки так и стреляют! Пиф! паф! Поздравляю: вы победили! Мы сражены!
унца два красного вина.
- Вы бы, офицеры, почаще в город из лагерей приходили,- говорит она,- а то тут ужас какая скука. Я просто умираю.
"В глушь! в Саратов!" Однако нам пора. Очень рад познакомиться... весьма! Сколько с нас следует?
Аптекарша поднимает к потолку глаза и долго шевелит губами.
- Двенадцать рублей сорок восемь копеек!- говорит она.
Обтесов вынимает из кармана толстый бумажник, долго роется в пачке денег и расплачивается.
- Ваш муж сладко спит... видит сны...- бормочет он, пожимая на прощанье руку аптекарши.
- Я не люблю слушать глупостей...
- Какие же глупости? Наоборот... это вовсе не глупости... Даже Шекспир сказал: "Блажен, кто смолоду был молод!"
- Пустите руку!
Наконец покупатели, после долгих разговоров, целуют у аптекарши ручку и нерешительно, словно раздумывая, не забыли ли они чего-нибудь, выходят из аптеки.
Сердце у нее стучит, в висках тоже стучит, а отчего - она и сама не знает... Бьется сердце сильно, точно те двое, шепчась там, решают ее участь.
Минут через пять доктор отделяется от Обтесова и идет дальше, а Обтесов возвращается. Он проходит мимо аптеки раз, другой... То остановится около двери, то опять зашагает... Наконец осторожно звякает звонок.
- Что? Кто там?- вдруг слышит аптекарша голос мужа.- Там звонят, а ты не слышишь!- говорит аптекарь строго.- Что за беспорядки!
Он встает, надевает халат и, покачиваясь в полусне, шлепая туфлями, идет в аптеку.
- Чего... вам?- спрашивает он у Обтесова.
- Дайте... дайте на пятнадцать копеек мятных лепешек.
С бесконечным сопеньем, зевая, засыпая на ходу и стуча коленями о прилавок, аптекарь лезет на полку и достает банку...
Спустя две минуты аптекарша видит, как Обтесов выходит из аптеки и, пройдя несколько шагов, бросает на пыльную дорогу мятные лепешки. Из-за угла навстречу ему идет доктор... Оба сходятся и, жестикулируя руками, исчезают в утреннем тумане.
- Как я несчастна!- говорит аптекарша, со злобой глядя на мужа, который быстро раздевается, чтобы опять улечься спать.- О, как я несчастна!- повторяет она, вдруг заливаясь горькими слезами.-И никто, никто не знает...
-Я забыл пятнадцать копеек на прилавке,- бормочет аптекарь, укрываясь одеялом.- Спрячь, пожалуйста, в конторку...
И тотчас же засыпает.
