Однажды некий Волк, настроен человечно
(Найдутся ль где-нибудь подобные ему?),
Решил, что поступал доселе бессердечно,
Хотя и был, конечно,
Необходимостью лишь вынужден к тому.
Он молвил так: «Полны ко мне враждою,
И кто же? Все! Волк — это общий враг!
Все, от крестьян до ловчих и собак,
Травить его сбираются ордою.
Их воплями Юпитер оглушен
Среди высот небесных.
И смертный приговор волкам произнесен
Во всей Британии; среди мелкопоместных
Дворянчиков ее нет никого,
Кто б наши головы не оценил публично;
Ребенка нет ни одного,
Которому бы пугалом обычно
Волк не служил. И все из-за чего?
Какой-нибудь осел паршивый,
Барана труп иль пес сварливый
Мне попадались. Если так,
Готов я пренебречь добычею живою,
Питаться лишь одной травою,
Жить впроголодь и натощак,
Подохнуть с голоду. Не столь судьба такая
Ужасна мне, как ненависть людская».
Тут за трапезой их он видит Пастухов,
Себе на вертеле поджаривших барашка.
«Как? — молвил он. — Себя винил я тяжко;
Отречься я хотел от всех былых грехов!
Но, если так хозяйничают в стаде
Те пастухи, кому поручено оно,
Я, волком будучи, чего же стал бы ради
Стеснять себя? Поистине смешно!
Без вертела управлюсь превосходно
Не только я с ягненком-сосунком,
Но вслед за ним поочередно
И с маткою, его питавшей молоком,
И с тем, кто был виновником зачатья!»
И Волк был прав. Меж тем как без изъятья
Мы обрекаем всех животных на убой,
Добычей лакомясь любой, —
На пищу золотого века
Волк обречен по воле человека.
Пусть не даны ему ни вертел, ни плита,
За что же от него мы требуем поста?
О, Пастухи, я с вами не лукавлю,
Одно в вину я Волку ставлю:
То, что бывает он подчас
Слабее нас.
