Кто на своем веку Фортуны не искал?
Что, если б силою волшебною какою
Всевидящим я стал
И вдруг открылись предо мною
Все те, которые и едут и ползут,
И скачут и плывут,
Из царства в царство рыщут,
И дочери Судьбы отменной красоты
Иль убегающей мечты
Без отдыха столь жадно ищут?
Бедняжки! Жаль мне их: уж, кажется, в руках...
Уж сердце в восхищеньи бьется...
Вот только что схватить... хоть как, так увернется
И в тысяче уже верстах!
«Возможно ль, — многие, я слышу, рассуждают, —
Давно ль такой-то в нас искал?
А ныне как он пышен стал!
Он в счастии растет, а нас за грязь кидают!
Чем хуже мы его?» — Пусть лучше во сто раз,
Но что ваш ум и все? Фортуна ведь без глаз;
А к этому прибавим:
Чин стоит ли того, что для него оставим
Покой, покой души, дар лучший всех даров,
Который в древности уделом был богов?
Фортуна — женщина: умерьте вашу ласку,
Не бегайте за ней, сама она смягчится к вам.
Так милый Лафонтен давал советы нам,
И сказывал в пример почти такую сказку.
В деревне ль, в городке,
Один с другим невдалеке,
Два друга жили;
Ни скудны, ни богаты были.
Один все счастье ставил в том,
Чтобы нажить огромный дом,
Деревни, знатный чин -то и во сне лишь видел;
Другой богатств не ненавидел,
Однако ж их и не искал,
А кажду ночь покойно спал.
«Послушай, — друг ему однажды предлагает, —
На родине никто пророком не бывает;
Чего ж и нам здесь ждать, со временем — сумы?
Поедем лучше мы
Искать себе добра; войти, сказать умеем;
Авось и мы найдем, авось разбогатеем».
«Ступай, — сказал другой, —
А я остануся; мне дорог мой покой,
И буду спать, пока мой друг не возвратится».
Тщеславный этому дивится,
И едет. На пути встречает цепи гор,
Встречает много рек и напоследок встретил
Ту самою страну, куда издавна метил:
Любимый уголок Фортуны, то есть двор.
Не дожидаяся ни зову, ни наряду,
Пристал к нему, и по обряду
Всех жителей его он начал посещать:
Там стрелкою стоит, не смея и дышать,
Здесь такает из всей он мочи,
Тут шепчет на ушко — короче, дни и ночи
Наш витязь сам не свой;
Но все то было втуне!
«Что за диковинка! — он думает. — Стой, стой,
Да слушай об одной Фортуне,
А сам все ничего!
Нет, нет! Такая жизнь несноснее всего!
Слуга покорный вам, господчики, прощайте
И впредь меня не ожидайте;
В Сурат, в Сурат, лечу! Я слышал в сказках, там
Фортуне с давних лет курится фимиам...»
Сказал, прыгнул в корабль, и волны забелели.
Но что же? Не прошло недели,
Как странствователь наш отправился в Сурат,
А часто, часто он поглядывал назад,
На родину свою: корабль то загорался,
То на мель попадал, то в хляби погружался;
Всечасно в трепете, от смерти на вершок;
Бедняк бесился, клял, известно, лютый рок,
Себя, и всем, и всем изрядно песня пета!
«Безумцы! — он судил. — На край приходим света
Мы смерть ловить, а к ней и дома три шага!»
Синеют между тем Индийски берега,
Попутный дунул ветр; по крайней мере, кстати
Пришло мне так сказать, и он уже в Сурате!
«Фортуна здесь?» —его был первый всем вопрос;
«В Японии», — сказали.
«В Японии? — вскричал герой, повеся нос. —
Быть так! Плыву туда». И поплыл; но, к печали
Разъехался и там с Фортуною слепой!
«Нет! Полно, — говорит, — гоняться за мечтой».
И с первым кораблем в отчизну возвратился.
Завидя издали отеческих богов,
Родимый ручеек, домашний милый кров,
Наш мореходец прослезился
И, от души вздохнув, сказал:
«Ах! Счастлив, счастлив тот, кто лишь по слуху знал
И двор, и океан, и о слепой богине!
Умеренность! С тобой раздолье и в пустыне».
И так, с восторгом он и в сердце, и в глазах,
В отчизну, наконец, вступает;
Летит ко другу — что ж? Как друга обретает?
Он спит, а у него Фортуна в головах!
