К ночи стряпуха умаялась, заснула на полу около печи и так захрапела — тараканы обмирали со страха, шлёпались, куда ни попало, с потолка да со стен.
В лампе над столом пованивал голубой огонёк. И вот в печке сама собой отодвинулась заслонка, вылез пузатый горшок со щами и снял крышку.
— Здравствуй, честной народ.
— Здравствуй, — важно ответила квашня.
— Хи, хи, — залебезил глиняный противень, — здравствуйте! — и клюнул носиком.
На противень покосилась скалка.
— Не люблю подлых бесед, — сказала она громко, — ох, чешутся чьи-то бока.
Противень нырнул в печурку на шестке.
— Не трогай его, — сказал горшок.
Грязный нос вытерла худая кочерга и зашмыгала:
— Опять ругаетесь, нет на вас Угомону; мотаешься, мотаешься целый день, а ночью поспать не дадут.
— Кто меня звал? — шибыршнул Угомон под печкой.
— Это не я, а кочерга, это она сегодня по спине стряпуху съездила, — сказала скалка.
Кочерга метнулась:
— И не я, а ухват, сам хозяин ухватом съездил стряпуху.
Ухват, расставив рога, дремал в углу, ухмылялся. Горшок надул щёки и сказал:
— Объявляю вам, что варить щей больше не желаю, у меня в боку трещина.
— Ах, батюшки! — разохалась кочерга.
— Не больно надо, — ответила скалка.
Противень выскочил из печурки и заюлил:
— Трещина, замазочкой бы, тестом тоже помогает.
— Помажь тестом, — сказала квашня.
Грызеная ложка соскочила с полки, зачерпнула тесто и помазала горшок.
— Всё равно, — сказал горшок, — надоело, лопну я и замазанный.
Квашня стала пучиться и пузырями щёлкать — смеялась.
— Так вот, — говорил горшок, — хочу я, честной народ, шлёпнуться на пол и расколоться.
— Поживите, дяденька, — вопил противень, — не во мне же щи варить.
— Хам! — гаркнула скалка и кинулась. Едва отскочил противень, только носок отшибла ему скалка.
— Батюшки, драка! — заметалась кочерга.
Из печурки выкатилась солоница и запикала:
— Не нужно ли кого посолить?
— Успеешь, успеешь насолить, — грустно ответил горшок: он был стар и мудр.
Стряпуха стала причитать во сне:
— Родненькие мои горшочки!
Горшок заторопился, снял крышку.
— Прощай, честной народ, сейчас разобьюсь.
И совсем уже с шестка сигануть хотел, как вдруг, спросонок, ухватил его рогами дурень ухват и махнул в печь.
Противень прыгнул за горшком, заслонка закрылась сама собой, а скалка скатилась с шестка и ударила по голове стряпуху.
— Чур меня, чур... — залопотала стряпуха. Кинулась к печке — всё на месте, как было.
В окошке брезжил, словно молоко снятое, утренник.
— Затоплять пора, — сказала стряпуха и зевнула, вся даже выворотилась.
А когда открыла заслонку — в печи лежал горшок, расколотый на две половинки, щи пролились, и шёл по избе дух крепкий и кислый.
Стряпуха только руками всплеснула. И попало же ей за завтраком!
