В новом учебном году в школе начала работать секция баскетбола, ещё школа современного танца, клуб любителей литературы, кружок «Умелые руки» и хор. В общем, в свободное время каждый мог выбрать занятие по вкусу. Многие ребята стали думать, куда записаться. Женька с Лёхой тоже не остались в стороне, но неожиданно выяснилось, что интересы у неразлучных друзей не совпадают. Лёха загорелся секцией баскетбола, тем более что учитель физкультуры пообещал взять его в школьную сборную.
Зато Женька ненавидел баскетбол всей душой. Мало того, что он никогда не мог попасть в корзину, хуже обстояло дело с передачей мяча. Однажды он попробовал принять пас и до сих пор вспоминал об этом с содроганием. Ему показалось, что его в живот протаранило не мячом, а пушечным ядром.
Вместо баскетбола Женька предложил записаться в клуб любителей литературы, к тому же занятия у них должен был вести настоящий поэт. Но при одном упоминании о стихах Лёху охватила смертная тоска. Он твёрдо заявил, что ему и уроков литературы хватает с лихвой, чтобы ещё портить себе свободное время.
Друзья зашли в тупик, и в этот момент к ним обратилась Лена Синицына. Она всегда была активисткой, что называется, в каждой бочке затычка. На этот раз её назначили ответственной за хор: ведь она ходила в музыкальную школу.
— Мальчики, давайте я запишу вас на хор, — предложила она.
— Куда? Лёха, ты слышал? Она нас на хор запишет! — презрительно фыркнул Женька.
— Не понимаю, что тут такого? — возмущённо передёрнула плечами Синицына.
— Да это же полный отстой, даже хуже танцев, — скривился Женька.
В это время в разговор встрял Петухов:
— Лен, кого ты уговариваешь? Куда Москвичёву петь? С его голосом только сидеть в туалете и кричать: «Занято!»
— Вот я тебе покажу «занято»! Да я лучше твоего пою. Меня знаешь, куда приглашали? — немедленно завёлся Женька.
— Знаю. В хор голодных из оперы «Отдай мою горбушку», — съязвил Петухов.
Ленка прыснула со смеху. Обычно Женька не лез за словом в карман, но в этот день остроумие изменило ему. Не найдя иных доводов, он крикнул:
— Если ты такой умный, то сам и записывайся!
— Между прочим, Юра уже записался, — вместо Петухова ответила Синицына.
У Женьки от удивления уши чуть не свернулись в трубочку. Ну и дела! Он уже давно замечал, что Петух подкатывался к Синицыной, но не брал его в расчёт. У Петуха ведь в голове всего две мысли: у кого списать и как бы не спросили. Немудрено, что Ленка смотрела на него как на пустое место. С каких это пор он стал для неё не Петух и даже не Петухов, а Юра! Не успел Женька осознать, что у него появился ещё один соперник, как Петухов изрёк:
— Понял? Так что отвали. Меньше народу, больше кислороду.
«Значит, я отвали, а он будет Синицыну кадрить?» — мысленно возмутился Женька и тотчас воспылал желанием тоже петь в хоре.
— Пиши нас с Лёхой, — велел он, обращаясь к Синицыной.
Услышав такое, Лёха аж поперхнулся. Ради друга он готов был в огонь и в воду, но ходить на хор было чересчур жестоким испытанием даже для крепкой мужской дружбы.
— Меня не надо. Я петь вообще не умею, — бурно запротестовал он.
— Ничего, будешь создавать массовость, — заявила Синицына, но Лёха впервые в жизни твёрдо стоял на своём.
— Жень, не обижайся, но я лучше на баскетбол, — сказал он.
Так Женька и Лёха оказались в разных кружках.
На первом же занятии Женька понял, что, записавшись на хор, он явно погорячился. Синицына не стоила того, чтобы ради неё целый час горланить про «Крылатые качели». Но это были ещё цветочки. Дальше они стали разучивать песню про ёжика с дырочкой в правом боку. Женька просто ушам своим не поверил. Ещё бы «Репку» почитали! Может, в хит-параде для детей ясельного возраста ёжик и стоял в первой десятке, но хористы явно выросли из ползунков и колобков.
Отбыв положенное время и вырвавшись на свободу, Женька решил, что любовь любовью, а на хор он больше не ходок. Но в следующий вторник после уроков к нему подкатила Синицына.
— Ты не забыл, что сейчас хор? — вкрадчиво спросила она.
— В гробу я видал твой хор. Больше мне делать нечего! — отчеканил Женька.
— Жаль, а то после занятий вместе бы прогулялись, — вздохнула Ленка.
Это было что-то новенькое. До того Женька несколько раз порывался проводить её до дома, но каждый раз получал от ворот поворот. С какой это радости она так раздобрилась?
— Чего это вдруг? — недоверчиво спросил он.
— Тебе что — по слогам объяснять? Но если не хочешь, так и скажи, — оскорбилась Синицына.
Она повернулась и пошла прочь. Женька засеменил за ней.
— Лен, ты чего? Обиделась, что ли? Подожди. Я согласен. Просто как-то не ожидал.
Пока оправдывался, он и не заметил, как они дошли до актового зала. Второе занятие хора протекало ещё мучительнее, чем первое. Крылатые качели уже сидели в печёнках, не говоря уж о дырявом ёжике-свистуне. Только обещанное свидание поддерживало в Женьке силы дотерпеть эту муку до конца.
Мысли его были далеки от пения. В мечтах он неспешно бродил с Синицыной по скверу, поражая её своей эрудицией. А она слушала его и восхищалась. А после они долго нежно прощались возле её подъезда. Однако жизнь сильно отличается от фантазии. Как только занятие закончилось, они чуть ли не спринтерским шагом добежали до дома Синицыной, возле подъезда она коротко бросила: «Ну ладно, пока», — и скрылась за дверью. Женька почувствовал себя обманутым.
В следующий вторник он решил не поддаваться на её уловки и уже собрался сбежать с ненавистного хора, как вдруг увидел, что коварная изменщица прошествовала в актовый зал под ручку с Петуховым. Загипнотизированный этим неприятным зрелищем, Женька невольно двинулся за ними и опомнился, лишь когда оказался в зале. Бежать было поздно. Ловушка захлопнулась. Предстоял новый час пыток.
Целую неделю Женька, испытывая муки ревности, следил за соперником, но Синицына не проявляла к Петухову даже намёков на симпатию. Успокоившись на этот счёт, Москвичёв решил окончательно и бесповоротно бросить хор. Во вторник он как ни в чём не бывало направился домой, но не тут-то было… Оказалось, что он был не одинок в своём решении, поэтому на лестнице стояла завуч и отправляла всех беглецов в актовый зал.
— Это почему? Запись была добровольная, — воспротивился Женька.
— Добровольно записался, теперь добровольно будешь ходить до конца года, а то много вас тут домой собралось. Если каждый уйдёт, в хоре петь будет некому, — заявила завуч, явно попирая Женькину свободу.
Вместе с остальными нерадивыми хористами его препроводили в зал. Стоя плечом к плечу с другими жертвами произвола, Женька нарочно то молчал, то вступал невпопад в надежде, что его выгонят как непригодного. Напрасно. Нервы у учительницы пения оказались как канаты. Видимо, на своём веку она повидала и не таких «мастеров вокала». Еле-еле дотянув до конца занятия, Женька дал зарок, что больше ноги его не будет на этой каторге, но как бы не так…
Перед очередным занятием к нему снова подошла Синицына и сладким голоском завела:
— Женечка, ты не мог бы донести до зала мой портфель?
— Щас, нашла лоха. Только шнурки на бантик завяжу, — съязвил Женька, не поддаваясь на её дешёвые уловки.
— Ну пожалуйста. Если я тебе хоть чуточку нравлюсь, — проворковала Ленка, беря его под руку.
Однако Женька был твёрд, как кремень.
— Пускай тебе Петух портфели носит.
— Ты что — не понял? Петухов — это же для отвода глаз. Неужели ты думаешь, что он мне нравится? У него же мозгов нет, одни мышцы. Ты — совсем другое. Ты в классе самый умный, такой начитанный. Эрудит. Просто я не хочу, чтобы про нас ходили всякие сплетни, — доверительно зашептала Синицына.
Сердце эрудита растаяло. Он со злорадством продефилировал с Ленкой мимо Петухова и направился в зал. Юрка проводил их мрачным взглядом и поплёлся следом. После хора Синицына снисходительно позволила Женьке дотащить до дома её портфель и пообещала, когда будет время, сходить с ним в парк.
Целую неделю Женька забрасывал Синицыну записками и был на верху блаженства. Каково же было его изумление, когда во вторник он увидел изменщицу рядом с Петуховым. У Женьки даже дар речи пропал, но Ленка обернулась и многозначительно посмотрела на него через плечо: мол, не расстраивайся, ты же знаешь, что это для отвода глаз. Женька немного успокоился, но не настолько, чтобы оставлять Синицыну без присмотра.
Нельзя сказать, что он втянулся в занятия, и всё же не напрасно терпел пытку. Время от времени он провожал Ленку до дома, а на уроках они обменивались записками. Правда, на десять Женькиных посланий она отвечала одним, но его это не смущало.
Женька явился на хор даже тогда, когда Синицына схватила простуду и не пришла в школу. Казалось бы, в этот день сразу после уроков он вполне мог отправиться домой, наслаждаться жизнью. Но не тут-то было. Возле раздевалки был выставлен целый кордон учителей для отлова хористов. Под конвоем математички Женька добрёл до актового зала. Петухов угрюмо подпирал косяк двери, явно надеясь улучить момент и дать дёру. Увидев Женьку, он язвительно усмехнулся:
— Что, захомутали?
— Меня? Ещё чего! Я сам пришёл. Мне вообще в кайф. По себе не суди. Небось самого заарканили, когда хотел сбежать? — огрызнулся Женька.
— Меня заарканили? Думай, чего несёшь. Я, может, добровольно остался. И вообще я от ёжиков тащусь, — сказал Петухов, и они мрачно, бок о бок, прошагали к сцене.
Так продолжалось почти два месяца, пока случай не открыл Женьке глаза на женское коварство.
Это случилось за неделю до концерта, на котором хор должен был продемонстрировать своё мастерство. После уроков в раздевалке Женька искал свою шапку. Не найдя её на вешалках своего класса, он пошёл посмотреть в соседней секции, как вдруг его внимание привлёк разговор, доносившийся из-за плотной стены висящих пальто. Услышав свою фамилию, Женька навострил уши. Судя по голосу, говорила Майка.
— Надо же! Москвичёв с Петуховым ходят на хор. Никогда бы не поверила. Как тебе это удаётся?
— Легко. Они меня друг к другу ревнуют, вот один перед другим и старается, — сказала Синицына.
— Везёт тебе, Ленка. Умеешь ты с мальчишками обращаться, — с завистью произнесла Майка.
— Это проще простого. Надо только время от времени вешать им лапшу на уши. Петухову — что он самый крутой, а Москвичёву — что он гений местного значения.
— А кто из них тебе больше нравится?
— Да никто! Между прочим, меня сам Вадик Груздев на день рождения пригласил, — похвалилась Ленка.
— Ты пойдёшь?
— Конечно. Груздев — талант, не то что эти придурки. Кстати, он на концерте будет аккомпанировать.
Девчонки ушли, а Женька ещё долго сидел в раздевалке, приходя в себя от потрясения. Значит, он, как последний идиот, истязал себя хоровым пением, а Синицына лишь посмеивалась над ним? Это был жестокий удар. Он жаждал мщения.
На следующий день Женька подошёл к Петухову.
— Слышь, Петух, поговорить надо с глазу на глаз. Насчёт Синицыной.
— Чё, драться будешь? Да я же тебя одной левой, — усмехнулся Петухов.
— Очень надо из-за неё драться. Она нас с тобой считает придурками, — сказал Женька.
— Не понял?
— Сейчас поймёшь.
Женька в подробностях рассказал Петухову про козни Синицыной и подслушанный разговор. Пока он говорил, по нахмуренной физиономии Петухова было видно, как в его голове идёт тяжёлая работа мысли.
— Так что мы с тобой на хоре мучаемся, а она Груздеву глазки строит, — заключил Женька.
— Ни фига себе прикол! Ну я ей покажу. И Груздю этому шайбу начищу, — пригрозил Петухов.
— А дальше что? Тебе же и достанется. Нет, кулаками тут не поможешь. Надо действовать с умом, — таинственно произнёс Женька.
Оставшуюся неделю заговорщики посвятили подготовке к великой мести. На переменках они постоянно о чём-то шептались. Их активность не осталась незамеченной.
— Мальчики, о чём секретничаете? — с любопытством спросила Синицына.
— Сюрприз, — сказал Женька и лучезарно улыбнулся.
На самом деле у них было заготовлено сюрпризов больше, чем у Деда Мороза под Новый год.
Во-первых, Женька купил в магазине приколов подушечку, которая, если на неё сесть, издаёт очень характерный неприличный звук, чтобы оконфузить Груздева, когда тот своей тушей опустится на стул.
Во-вторых, для Синицыной он припас большого лохматого паука, который выглядел вполне натурально. Он планировал подкинуть этого «симпатягу» Ленке за шиворот на сцене во время выступления.
Петухов тоже оказался не лыком шит. Он раздобыл старый сломанный стул. Общими усилиями они сделали ему косметический ремонт — проще говоря, присобачили отломанную ножку так, чтобы она отвалилась не сразу, а продержалась какое-то время. После этого умудрились протащить стул в актовый зал и водрузить его возле пианино.
Но и на этом сюрпризы не заканчивались. В день выступления Юрка подошёл к Женьке и заговорщически прошептал:
— Слушай, я такое притащил! Пойдём покажу.
Ребята нашли уединённое местечко под лестницей, Петухов открыл рюкзак и показал накрытый марлей баллон. В нём извивалась живая змея.
— Ты что, с ума сошёл, она же настоящая! — вытаращился Женька.
— Ну и что? Это же уж. Он безобидный. Клёвый прикол, а? — гордый своей придумкой, сказал Петухов.
— По-моему, лучше оставить паука, — предложил Женька.
— Ты что! — изумился Петухов. — Представляешь, сколько визгу будет, когда Синица найдёт змею у себя в портфеле? Твой паук может просто отдыхать! И потом, что я зря старался, что ли?
— А я что, зря деньги на паука тратил? — в свою очередь возмутился Женька.
— Ладно, пускай паук тоже остаётся. Хорошего никогда не бывает много, — согласился Петухов.
Поднимаясь в актовый зал, Женька заметил, что рюкзак Петухова сильно отощал. Женьку так и подмывало узнать о судьбе тайного груза, но вокруг было слишком много ушей. Приходилось прибегать к конспирации. Женька догнал Петуха и, скосив глаза на рюкзак, коротко спросил:
— Где?
— Порядок, — проговорил Петухов и многозначительно посмотрел на сумку Синицыной.
Операция «Месть Синице» началась.
К сожалению, даже самые лучшие планы имеют слабые стороны. Когда хористы выстроились на помосте, заговорщики, не сговариваясь, посмотрели на стоящий возле пианино стул и, к своему огорчению, увидели, что их детище, на которое они потратили полтюбика клея и час упорного труда, подменили. Женька решил, что ножка у стула отвалилась и ветерана школьной мебели снова вернули в подсобку. Исчезновение стула — полбеды, ужасно было то, что подушечка испарилась вместе со стулом.
Не подозревая, какого конфуза он избежал, Груздев стоял возле пианино в ожидании начала выступления. Его самодовольная физиономия окончательно вывела Женьку из себя. Ишь, сияет. Морда аж лоснится, никакой «Fairy» не справится. Обидно: мало того, что этот откормленный вундеркинд ускользнул от мести, вдобавок кто-то стибрил прикольную подушечку. Женька готов был лопнуть от злости, как вдруг его взгляд остекленел.
Он увидел злополучную подушечку и отчаянно пожалел о том, что её не похитили. По закону подлости, ей не нашлось другого места, как на стуле, возле которого стоял директор школы. Семён Михайлович привычно призвал зал к вниманию. Все смолкли. В ожидании предстоящего соло подушечки наступившая тишина показалась Женьке особенно зловещей. Директор сделал знак учительнице пения, что можно начинать, и…
Женька зажмурился, но даже с закрытыми глазами у него не оставалось сомнений в том, что Семён Михайлович сел. В тишине звук прозвучал пронзительно. Приоткрыв глаз, Женька увидел, как директор приподнялся, посмотрел на стул и поднял злосчастную подушечку. В зале раздались смешки, но под суровым взглядом Семёна Михайловича они тотчас смолкли. В воздухе запахло грозой.
Директор, брезгливо держа подушечку за уголок, обвёл пристальным взглядом зал, точно ожидал, что у злоумышленника на лбу высветится надпись: «Это сделал я». Все притихли, но, к счастью, директор решил не омрачать концерт мелкими разборками. Он бросил подушечку под стул и снова кивнул учительнице пения.
Женька вздохнул с облегчением. Он оглянулся и встретился взглядом с Петуховым. Тот стоял чуть поодаль в последнем ряду. У заговорщиков оставалась одна надежда — на паука, но тут они с ужасом поняли, что и эта часть плана находится под угрозой. Само собой, поскольку паук Женькин, он его и должен подбросить. Да только Женьке до Синицыной было ни за что не дотянуться, как говорится, руки коротки, зато Петухов чуть ли не дышал ей в затылок.
Учительница пения взмахнула руками. Раздались вступительные аккорды, и хор ухнул про качели. Нужно было что-то срочно предпринимать. Женька прикинул расстояние между ним и Петуховым и решил, что дело вовсе не безнадёжно. Между ними стояло всего пять человек. Если постараться, то паука можно передать. И Женька решился на отчаянный шаг. Он осторожно опустился на корточки и пополз в сторону Петухова.
В задних рядах возникло заметное оживление. Вылазка Москвичёва вызвала у хористов неподдельный интерес. В основном народ был настроен благожелательно. С любопытством ожидая, чем закончатся эти манёвры и предвкушая небывалое развлечение, все, кто стоял у Женьки на пути, старались ужаться, чтобы дать ему возможность проползти. При этом хористы продолжали с каменными лицами горланить навязший в зубах шлягер с таким видом, что было ясно: за своего товарища они пойдут в огонь, в воду и с радостью лягут на амбразуру.
И только Шмыгунову изменило чувство товарищества. Он до сих пор не мог простить бывшему экстрасенсу сеансов кодирования, поэтому, когда Женька проползал мимо, Шмыгунов тихонько лягнул его в бок. От неожиданности Женька выронил паука, и тот — шлёп, шлёп — перепрыгнул через ступеньку и плюхнулся к ногам Майки. Как ни старайся, до него было не дотянуться. Женька с тоской посмотрел на последнюю надежду отомстить Синицыной и восстановить справедливость, и тут его охватила злость на вредного Шмыгу.
Женька со всей силы двинул Шмыгунова по коленке и тотчас понял, что лучше бы он этого не делал. Оказалось, что мебельный ветеран, которого мстители так любовно подготовили для Груздева, никуда не делся. Задний ряд хористов стоял не на помосте, а на приставных стульях, и злосчастный калека был в их ряду. Мало того, на нём стоял вредоносный Шмыга. В тот момент, когда Шмыгунов дёрнулся для ответного пинка, ножка стула подломилась.
То, что произошло потом, надолго осталось в памяти школы. Подобные легенды живут и передаются из поколения в поколение. Шмыгунов полетел на стоящих впереди, лихорадочно хватаясь за соседей. Те, в свою очередь, повалились на других. Боясь быть раздавленным, Женька отчаянно полез из кучи малы, при этом столкнув тех, кто до сих пор умудрялся устоять. После этого уже было не разобрать, кто встаёт, кто падает, кто лягается, кто получает локтем в глаз. В общем, на правом фланге хора пошла нехилая колотиловка, к которой не преминула присоединиться часть левого фланга.
Пока жертвы искусства награждали друг друга тумаками, героический Петухов изловчился достать паука. Опасаясь, что лучшего момента не представится, он кинул пауком в Синицыну, но паук срикошетил и, отлетев в сторону, плюхнулся на голову Майке. И тут раздался такой визг, что Витас обзавидовался бы. Это было лучшим номером концерта.
В общем, выступление хора прошло на ура. Народ аплодировал в исступлении. Даже если бы выступали все звёзды эстрады, они не получили бы более жарких оваций. На следующий день в школе было только и разговоров, что о концерте.
Правда, Москвичёву с Петуховым крепко досталось за то, что они сорвали концерт, но во всей этой истории были и приятные стороны. Во-первых, что ни говори, а к ним пришла всенародная слава. О них узнали даже старшеклассники. А во-вторых, ходить на хор их больше не заставляли.
Обидно, конечно, что Синицына вышла сухой из воды. Даже уж, которого Петухов собственноручно подбросил ей в портфель, куда-то уполз. Мстители головы сломали: куда он мог деться? Впрочем, на следующий день эта загадка была раскрыта. По школе разнёсся леденящий душу рассказ о том, как математичка обнаружила в ящике письменного стола спящую змею.
Потом было долгое выяснение, но руководство школы так и не дозналось, откуда она взялась. К счастью, Женькиного класса разбирательство не коснулось. Никому и в голову не пришло, что во всей школе было лишь два человека, которые могли пролить свет на эту тайну, но они поскромничали и предпочли промолчать.
