Старая история: воробей, пока не прилетели скворцы, решил скворечник занять. Напыжился, почирикал для храбрости и нырнул в леток. Старую подстилку выносил пучками. Выскочит, а в клюве целый сноп. Разинет клюв и смотрит, как сухие травинки падают вниз. Большие перья вытаскивал по одному. Вытащит и пустит на ветер. И тоже следит: поплывёт... 
— Потому год круглый, — сказало Солнце, — что Земля вокруг меня мчится по кругу. Как полный круг сделает, так и год. — И совсем не потому! — проскрипел Дуб. — Год потому круглый, что за год на всех деревьях годовое кольцо нарастает. Как год, так новое кольцо. А кольцо — тоже круг! — Нет, друзья, — прошептала Ёлка, — ведь всем известно... 
Комары-толкуны − плясуны известные. Пляшут они где придётся, было бы только тепло. Тепло их бодрит, веселит, прямо на воздух поднимает. Где тихо, солнечно, где нагрето − там и площадка для танцев. В тёплых струях легче плясать. Пока на земле ещё снег лежит, пляшут они меж тёплых сосновых ветвей. Потом толкутся над первой проталиной. Над... 
Это случилось зимой: у меня запели лыжи! Я бежал на лыжах по озеру, а лыжи пели. Хорошо пели, как птицы. А вокруг снег и мороз. Слипаются ноздри и стынут зубы. Лес молчит, озеро молчит. Петухи в деревне молчат. А лыжи поют! И песенка их − как ручеёк, так и льётся, так и звенит. Но ведь не лыжи же, в самом деле, поют, где уж им... 
Закапало с сосулькиных носов. Холодное небо залила тёмная солнечная дымка. Каждую весну я с изумлением слежу за великим переселением птиц с юга. Мчат над головой быстрые кулики. Совсем недавно бегали они по отмелям тропических рек, кося глазком на зубастых крокодилов. Летят журавли, может, на перьях их ещё сохранилась пыль берегов... 
Тем хорош лес, что сколько в него ни ходи, сколько ни смотри и ни слушай, а всё увидишь невиданное и услышишь неслыханное. А увидишь и услышишь − и опять пойдёшь. Стоял я на тяге. Уж солнце утонуло в лесу, а вальдшнеп всё медлил. И такая была прозрачная тишина, что упадёт хвоинка − и слышно, капля сока с берёзы капнет − слышно. Слышно даже, как... 
Путешествие − трудное дело. Всякий путешественник терпит невзгоды. И упорные, бывает, сдают. Но есть путешественники беззаветные, непоколебимые, просто отчаянные. О них я подумал, когда увидел на снегу паучка. Вот он − чёрная точка рядом с лыжнёй. Ножки поджаты, мёртвый, оцепенелый, застылый. Но поднимется солнце, пригреет чуть − и он... 
Всё, что случилось зимой в лесу, − всё скрыл снег. Злодейство ли, доброе ли дело − всё погребено в сугробах: снегом укрыто, метелью заглажено. Ни памяти, ни следа. Но пришла оттепель, и всё вышло наружу. Всё, что копилось, всё, что скрывалось, выступило напоказ. Оттаяли хвоинки, прутики, листики, кусочки коры. Везде под кузницами дятлов грудами... 
— Ура! Караул! Ура! Караул! — Что с тобой, Одуванчик? Уж не заболел ли? Ишь жёлтый весь! Чего ты то «ура», то «караул» кричишь? — Закричишь тут!.. Корни мои рады тебе, Дождю, радёшеньки, всё «ура» кричат, а цветок «караул» кричит — боится, что пыльцу испортишь. Вот я и растерялся — ура, караул, ура, караул! 
Песенку овсянки мы сначала и слушать не хотели: уж больно проста. Да и певица невидная: сидит неподвижно на ветке, прижмурив глаза, и поёт одним голосом: «Синь-синь-синь-си-инь!» Но нам сказали, что хоть и одним голосом она поёт, да о разном. − Вы только вслушайтесь, − сказали. − Слышите? «Синь-синь-синь-си-инь!» И... 
Пригрелась сорока на мартовском солнце, глаза прижмурила, разомлела даже крылышки приспустила. Сидела сорока и думала. Только вот о чём она думала? Поди угадай, если она птица, а ты человек! Будь я на её птичьем месте, я бы сейчас вот о чём думал. Дремал бы я на припёке и вспоминал бы прошедшую зиму. Метели вспоминал, морозы. Вспоминал бы, как... 
Ранняя весна, вечер, глухое лесное болото. В светлом сыром сосняке снег ещё кое-где, а в тёплом ельнике на бугре уже сухо. Я вхожу в густой ельник, как в тёмный сарай. Стою, молчу, слушаю. Вокруг чёрные стволы елей, за ними холодный жёлтый закат. И удивительная тишина, когда слышишь удары сердца и собственное дыхание. Дрозд на еловой макушке... 
Пробил дятел в кленовой коре дырочку − напился сладкого сока. За дятлом долгохвостая синица прилетела − тоже носик помочила. За долгохвостой − лазоревка: три капельки выпила. Улетели птицы − насекомыши собрались. Мухи прилетели. Две бабочки-крапивницы. Траурница-красавица. Все сладкий сок сосут − улетать не... 
Разными тропами досталось ходить: медвежьими, кабаньими, волчьими. Ходил даже птичьими. Но по такой тропинке шёл впервые. Что-то увижу на ней? Шёл не по самой тропинке, а рядом. Уж больно узка тропинка — как ленточка. Тропинку эту расчистили и протоптали… муравьи. Для них-то она была, конечно, не ленточка, а широченное шоссе. И Муравьёв бежало... 
Увидеть зверя непуганым, за его домашними делами — редкая удача. Мне пришлось. Искал я в горах горных индеек — уларов. До полудня пролазал зря. Улары — самые чуткие птицы гор. И лазать за ними приходится по кручам у самых ледников. Устал. Присел отдохнуть. Тишина — в ушах звенит. Жужжат на припёке мухи. Кругом горы, горы и горы... 
Просочилась в берлогу Вода − Медведю штаны промочила. − Чтоб ты, слякоть, пересохла совсем! − заругался Медведь. − Вот я тебя сейчас! Испугалась Вода, зажурчала тихим голосом: − Не я, Медведушко, виновата. Снег во всём виноват. Начал таять, воду пустил. А моё дело водяное − теку под уклон. − Ах, так это Снег виноват? Вот я его сейчас... 
Голубой месяц март. Голубое небо, снега голубые. На снегах тени − как синие молнии. Голубая даль, голубые льды. Голубые на снегу следы. Голубые перелески, голубые канавы. Первые голубые лужи и последние голубые сосульки. А на горизонте − синяя полоска далёкого леса. Весь мир голубой! В марте горят снега: всё усыпано солнечной сверкающей... 
Ну и погодка, чтоб ей ни дна ни покрышки! Дождь, слякоть, холод, прямо — бррр!.. В такую погоду добрый хозяин собаку из дому не выпустит. Решил и я свою не выпускать. Пусть дома сидит, греется. А сам взял ружьё, взял бинокль, оделся потеплее, надвинул на лоб капюшон — и пошёл. Любопытно всё-таки поглядеть, что в такую непогоду зверьё... 
Окунь и Налим − Чудеса подо льдом! Все рыбы сонные, апатичные − один ты, Налим, бодренький да игривый. Что с тобой такое, а? − А то, что для всех рыб зимою − зима, а для меня, Налима, зимою лето! Вы, окуни, дремлете, а мы, налимы, свадьбы играем, икру мечем, радуемся-веселимся! − Айда, братцы-окуни, к Налиму на свадьбу! Сон свой... 
Ударила первая капля дождя, и начались соревнования. Соревновались трое: гриб подосиновик, гриб подберёзовик и гриб моховик. Первым выжимал вес подберёзовик. Он поднял листик берёзы и улитку. Вторым номером был гриб подосиновик. Он поднял три листика осины и лягушонка. Моховик был третьим. Он раззадорился, расхвастался... 
Чудесное в лесу происходит незаметно, без чужого глаза. Вот сегодня: ждал я на зорьке вальдшнепа. Зорька была холодная, тихая, чистая. Высокие ели поднялись на опушке, как чёрные крепостные башни. А в низине, над ручьями и речкой, навис туман. Ивы утонули в нём, будто тёмные подводные камни. Я долго следил за утонувшими ивами. Всё... 
Грибник хоть и не берёт мухоморы, но мухоморам рад: раз пошли мухоморы — белых жди! Да и глаз мухоморы радуют — хоть несъедобные и ядовитые. Стоят, подбоченясь, на белых ножках, в кружевных панталончиках, в красных клоунских колпаках: не хочешь, а залюбуешься! Ну а набредёшь на хоровод мухоморий — впору остолбенеть! Стоит дюжина... 
Лебеди раздражённо кивали: они сердились, что на них смотрел человек. Это были лебеди-кликуны, белые, как морская пена, с тонкими строгими шеями и литыми из золота клювами. Тут и там в небе белые косяки: напряжённо вытянутые шеи, мерные взмахи крыльев. С неба, с воды, со льдин звучат неумолчные лебединые голоса. В них тонет всё: звон... 
На мусорную кучу зимой только сытый не летит. Но сытых зимой мало. Всё видят голодные птичьи глаза. Чуткие уши всё слышат. Думаете, раз птичьи уши не заметны, то они и не чутки? Как бы не так! Тихо скрипнет дверь − а птицы слышат. Хозяйка выплеснет из ведра помои − сразу увидят. Уйдёт − они тут как тут. Они − это вороны, галки, сороки и сойки... 
Небо сияет − глаз не поднять. И в этом сиянии, невидимо, летят с юга на север птичьи песни. Летят в одиночку и стайками; никому их не видно, но всем слышно. Медленно тонут в набухшем снегу нагретые солнцем соринки, чешуйки и щепки. Синицы собирают на снегу оттаявших комаров и мух. Услышав летучие песни, синицы скачут вверх по стволу, с сучка на... 